How might we praise the lines so soft and sweet,
Were they not lame in their poetic feel!
Just as the readers' heart bursts into flame,
The fire is quenched by rhyming "gain" with "name",
And ecstasy becomes no easy task
When fields of "grass" in Sol's bright radiance "bask"!
Похоже, неоднократные суровые выступления Лавкрафта в "Отделе публичной критики" были пропущены авторами мимо ушей. Самое крупное его стихотворение на эту тему - "Amissa Minerva" (Toledo Amateur, май 1919). Подробный комментарий к нему Стивена Дж. Мариконды проливает свет на многие его отличительные моменты. Сперва вкратце пересказав историю поэзии от Гомера до Суинберна, Лавкрафт принимается методично разносить современную поэзию, упоминая по именам, в частности, Эми Лоуэлл, Эдгара Ли Мастерса и Карла Сандбурга. (Неустановленный "Гульд" - вероятно, Джон Гульд Флетчер; хотя, почему Лавкрафт упомянул его по среднему имени - загадка.) Вот выдержка из этого стиха:
Yet see on ev'ry hand the antic train
That swarm uncheck'd, and gibber o'er the plain.
Here Librist, Cubist, Spectrist forms arise;
With foetid vapours cloud the crystal skies;
Or led by transient madness, rend the air
With shrieks of bliss and whinings of despair.
Тематика современной поэзии оскорбляла Лавкрафта не меньше, чем ее отказ от привычных рифм и размеров: "Exempt from wit, each dullard pours his ink / In odes to bathtubs, or kitchen sink". Первое стало темой неопубликованного стихотворения из корреспондентского цикла Кляйкомоло, "Ad Balneum" ("К ванной").
В действительности, Лавкрафт впервые столкнулся с поэтическим радикализмом несколькими годами ранее. "Последнее время я развлекался чтением некоторых знатных "имажистских" нелепиц", - пишет он в августе 1916 г. - "Любопытно как разновидность патологии". Это исчерпывающе характеризует отношение Лавкрафта к свободному стиху в целом и к имажизму в частности. Я не знаю, что именно Лавкрафт тогда читал - вероятно, какую-то из трех антологий под заголовком "Поэты-имажисты", выпущенных между 1915 и 1917 гг., которые Лавкрафт мог найти в Публичной Библиотеке Провиденса. Далее он пишет:
Их излияния абсолютно лишены художественного принципа; уродство подменяет красоту, а хаос приходит на смену смыслу. Правда, кое-что из этой ерунды приобретет подобие смысла, если ее аккуратно переделать и читать как прозу. Но большая часть не выдерживает никакой критики. Это плод безнадежно испорченного вкуса и вызывает, скорее, печальное сочувствие, чем простое презрение.
Эти аргументы повторяются в "Эпидемии верлибра" (Conservative, январь 1917). Здесь Лавкрафт проводит различие между двумя формами радикализма - радикализмом формы и радикализмом мыслей и идей. Как пример первого, Лавкрафт приводит свою коллегу, Энн Тиллери Реншо, чья энергия в деле самиздата приводила его в восхищение, но чьи поэтические теории он при каждом удобном случае осуждал. Он неоднократно отмечал, что при всем новаторстве ее поэзия, несмотря ни на что, часто принимает довольно ортодоксальные формы. В статье "Метрическая правильность" (Conservative, июль 1915 г.) Лавкрафт пересказывает ее идеи ("подлинно вдохновенный бард должен выражать свои чувства независимо от формы или слога, позволяя любому новому импульсу менять ритм его баллады и безоглядно подчиняя свой рассудок "дивному неистовству" настроений"), изложенные в статье в личном журнале Реншо Ole Miss' за май 1915 г.; в ответ Лавкрафт едко замечает: "На "языке сердца" надо писать понятно и вразумительно для других сердец, иначе его смысл навеки останется ясен только автору". Эта фраза сойдет за обвинительный приговор всей поэзии ХХ века.
Со вторым, более неприятным видом радикализма - мыслей и идей - Лавкрафт обходится куда суровее. Как сказано в "Эпидемии верлибра", это школа "Эми Лауэлл в худшем виде": "пестрая орава истеричных и полоумных рифмоплетов, чей главный принцип - запечатлевать свои мимолетные настроения и психопатические порывы в любых аморфных и бессмысленных фразах, что подворачиваются им под руку в момент припадка вдохновения (или эпилепсии)". Остроумный, но не слишком резонный аргумент. Лавкрафт, однако, продолжает в том же духе: "Впечатления, что они испытывают и записывают, ненормальны и не найдут отклика у людей с нормальной психикой; в их излияниях нет подлинного искусства или даже рудиментов творчества. Этих радикалов вдохновляют какие угодно умственные и эмоциональные процессы, только не поэтические". Что позволяет Лавкрафту подытожить: "Они ни в коем смысле не поэты, и их работы, как полностью чуждые поэзии, не могут служить примерами поэтического декадентства". Ловкий риторический прием - но всего лишь прием, и Лавкрафт, вероятно, это понимал. Его мнение, что имажизм (и вообще свободный стих) - вовсе не авангард поэзии будущего, выглядит попыткой выдать желаемое за действительное, пусть даже крупнейшие поэты того времени и продолжали придерживаться традиций. Лавкрафт будет вести бой против авангардной поэзии всю оставшуюся жизнь, хотя, как легко догадаться, к тридцати годам начнет ощущать, что борьба безнадежна. Но он останется предан традиционной поэзии, хотя позднее в спорах значительно смягчит свою позицию, придя к точке зрения, что поэзия должна говорить на языке своего времени, но изящно и понятно.