Весь круг созерцаний природного и контекст подмеченного меньше всего располагает поэзию И Силантьева по разряду пейзажной лирики Скорее всего, мы имеем дело с тем родом поэтического творчества, который размещается на переходе от натурфилософской к метафизической художественной идеологии В отличие от героя, автор не акварелист (вообще его эпитеты играют не колористическую роль), не естествоиспытатель или юннат (здесь созерцание максимально очищено от прикладного нюха – просто наблюдения), не метафизик, так сказать, уходящий от естественной природы в природу духовную, не мистик и не аскет Он мифограф, а не мифолог, или по-простому – коллекционер забытого, а для многих бесполезного
Любопытно, что поэтическая мифографика не исключает, а предполагает в качестве фона использование и других видов образности В частности, известную любовь к тропам и фигурам, умение неожиданно из самой сути художества выйти в риторику, с одной стороны, а с другой – достаточно умеренное введение в произведения символической образности, прорастающей иногда из текста в текст
Итак, закрывая книгу стихотворений И. Силантьева и возвращаясь к ее названию, мы можем уточнить, в каком смысле стоит понимать это манящее «Жизнь легка» Оказывается, в самом простом, прямом и естественном: она легка, потому что она мифична, а все внешние так называемые «блага», «проки», «пользы» и пр – это уже не жизнь и не дело поэта!
Хочется пожелать этой книге интересной (легкой) жизни, внимательных и чутких читателей
«Надкушенное яблоко, и липнущий снег…»
Надкушенное яблоко, и липнущий снег,И треснувшая губа, и вкус крови некстати.А в прыгающей по наледи пустой бутылкеСвистит не ветер – само безразличие.И замерзший таджик, обнимая лопату,Провожает чужим покорным взглядомБезгласный и зверский исход горожанВ утреннее изголодавшееся метро.А ты стоишь у перекрестка на красный.На краю пропасти, на краю времени.И на зеленый нелепо отступаешь назад,Не в силах шагнуть и пропасть в безвременье.И яблоко падает в истоптанный снегПрямо к ногам потустороннего таджика.Поднять его? Мимо пройти? Улыбнуться?Но опять губа, и некстати вкус крови!И ты почти не существуешь в этом мире,Но поднимаешь глаза и на миг встречаешьЧужой и покорный взгляд А бутылкаОтчаянно бренчит под ногами прохожих.А в сердце, или где-то глубже, отчаянноБьется надежда хоть что-то исправитьИ поднять яблоко И стать по ту сторону.Бесплотным ангелом Рядом с таджиком.
«С ударяющей в лицо, кидающейся в ноги…»
С ударяющей в лицо, кидающейся в ногиМетелью, что в глухую февральскую полночьЗаволакивает безмолвные пределы земные,Заполняет, забеляет притихшую душу,С безумным присвистом заблудшего ветра,Хлопающего разорванной ветошью по окнам,Пробирающегося в углы остывшего дома,Пробирающего холодом до острой дрожи, –Неуют… С метелью, с ветром, с тревогой,С желанием запрятаться под три одеяла,Потеряться в темном и душном чреве,Стать снова существом еще не рожденным.Да пустое все это! И спустя мгновеньеНакатывает голод и жажда смысла,Воздуха из распахнутого окна, воли,Настежь распахнутой безоглядной жизни!И громыхает уставшая от бури крыша.И уставшее небо ничего не слышит.И дышит свечным огоньком на сердцеНадежда на скорый рассвет И веритсяВ правду с простым счастливым лицом.В сказку с простым счастливым концом.
«Божья коровка, полети на небо…»
Божья коровка, полети на небо,Попроси у солнца три огонька.Первым согреюсь, вторым заискрюсь,А третьим в костре разгорюсь.
Божья коровка, полети на небо,Попроси у дождя три глотка.Первым умоюсь, вторым напьюсь,А третьим к корням просочусь.
Божья коровка, полети на небо,Попроси у облака три снежка.Первый рассыплю, вторым застужусь,А третьим от смерти отмахнусь.
Божья коровка, полети на небо,Попроси у судьбы три силка.Первый распутаю, о второй споткнусь,А в третий нечаянно попадусь.