Леонардо молча слушал. Он вновь мысленно увидел свою глиняную модель коня, совершенно разрушенную французскими арбалетчиками, сожалея о бессмысленно потерянном времени. Отливка модели коня в бронзе так и осталась мечтой.
— Микеланджело сделался еще раздражительнее,— рассказывал Мартелли.— Ни с кем не разговаривает. Никого не хочет видеть.
Во время своего отдыха в Ваприо Леонардо получил известие о том, что во Флоренции его братья поделили между собой все отцовское наследство. В 1507 году он узнал о смерти дядюшки Франческо, который сделал его наследником своего скудного имущества и участка земли, и что братья хотят присвоить это его наследство. Заручившись рекомендательными письмами, разгневанный Леонардо уехал во Флоренцию, где сразу отправился к своему другу Макиавелли. Но сводный брат Леонардо нотариус Джулиано умело прибегнул к уловкам флорентийской бюрократии.
Нежнейшая «Мадонна Литта» и копия с этой картины, выполненная Салаи. Рядом — скульптура «Иоанн Креститель» работы Рустичи.
Леонардо ходил из одной канцелярии в другую, отыскивая «дело о наследстве», которое неизменно «ускользало» от него. Великому Леонардо пришлось испытать немало унижений. — В этих случаях писцы важнее самого гонфалоньера,— сказал ему Макиавелли.
Во время своего затянувшегося пребывания во Флоренции Леонардо охотно помогал молодому скульптору Джовану Франческо Рустичи в его работе.
Он также писал для короля Людовика XII «Мадонну», вероятно «Мадонну с веретеном».
«Потеряешь друга»
Первоначальный гнев Леонардо поутих. Он больше не в силах был сражаться с невидимым врагом. К тому же он узнал, что Микеланджело отправился в Рим, чтобы расписать свод капеллы папы Сикста. Он вдруг осознал, что потратил драгоценное время на бессмысленную тяжбу.
«Посылаю к Вам Салаи, чтобы ваше сиятельство знало, что тяжба моя с моими братьями подходит к концу,— писал он маршалу Карлу Амбуазскому.— Сам я надеюсь вернуться к пасхе и привезти с собой две «Мадонны» разного размера. Я также желал бы знать, где меня сразу по приезде поселят, ибо я не хотел бы больше беспокоить ваше сиятельство ...»
После того как король предоставил для виноградника Леонардо воду, магистры Палаты подали губернатору протест. Из-за этого будто бы страдают снабжение горожан водой и доходы короля. Леонардо с цифрами и фактами в руках доказал, что «отводы» в Навильо были незаконными, и что подаренная ему вода «отнималась не у короля, а у тех, кто ее крал, незаконно расширяя отводы». Когда эти отводы для орошения земли будут сужены до дозволенных пределов, воды хватит всем.
«Милостивый мессер Франческо,— с иронией писал Леонардо во втором письме,— лишь Господь знает, почему Вы ни на одно из моих писем не удосужились ответить».
Леонардо хочет уладить дело о наследстве, как-то договориться с братьями при посредстве общих друзей. Отныне для него это лишь вопрос принципа. Дядюшке Франческо даже после смерти ничего «не удается довести до конца», даже передать Леонардо старый дом, в котором тот родился.
— Дайте мне хоть что-нибудь,— говорит он братьям.— Землю во Фьезоле? Согласен. С условием, что потом оставлю эту землю вам. Конечно, кому еще я могу ее оставить? После моей смерти она станет вашей, и ждать вам долго не придется: я уже стар.
Он возвращается в Милан, где его с нетерпением ждут друзья: Карл Амбуазский, Франческо Мельци, художник Бернардино да Тревильо, поэт Джан Джорджо Триссино — и где надо еще убедить магистров Палаты дать ему воды для виноградника.
И вот он снова может посвятить все свое время любимым занятиям.
В своих записных книжках он оспаривает утверждения Платона и Эпикура, цитирует Аристотеля и Архимеда, Витрувия и Альберто Маньо. Он рисует новый план канала Навильо делла Мартезана, руководит постройкой отводной плотины на Навильо Гранде, проектирует новые гидравлические машины, возобновляет изучение полета птиц.
К этому времени относятся поездки Леонардо по Брианце и Вальсассине, прогулки по лесам Савойи и Червино, где он наблюдал «более темный свет неба на большой высоте», поездки к верховьям рек Тичино, По, Адды, Ольо. В свободное время он пишет пейзаж, служащий фоном к портрету Моны Лизы, часто ночью препарирует трупы, чтобы закончить трактат по анатомии.
— Маэстро,— сказал ему однажды Салаи,— моя сестра выходит замуж, и я хотел бы дать ей хорошее приданое.
— Я понял,— улыбаясь, ответил Леонардо.— Сколько надо?
— Тринадцать дукатов.
— Возьми их, они лежат в ларце.
Тогда Леонардо сделал запись, полную горькой иронии: «Не одалживай денег, ни за что! Если одолжишь, назад не получишь. Если получишь, то не так уж скоро. Если скоро, то не полностью. Если же полностью, то потеряешь друга».
В конце концов Леонардо решил вернуться в Милан. Именно в это время, по возвращении, он совершил поездку вдоль озера Лаго Маджоре до самых Альп, разработал проект канала Мартезана и изучал проблемы дыхания.
Салаи попросил у Леонардо денег для приданого своей сестре.
Джан из Парижа
Первого мая 1509 года Людовик XII прибыл в Милан и сразу пожелал встретиться с Леонардо да Винчи.
— Сейчас его в городе нет,— ответил губернатор Милана.— Он занят прокладкой канала. Но я немедля пошлю за ним.
Несколько дней спустя, узнав, что Леонардо вернулся, король решил посетить его сам. Леонардо едва успел расставить все свои творения, как опытный режиссер выбрав для каждого из них наиболее выигрышное место и наилучшее освещение. Выразив Леонардо свое восхищение картинами, эскизами, рисунками и наблюдениями, собранными в знаменитом Трактате о живописи, король сказал:
— Маэстро, я видел ваших «мадонн», которые вы привезли из Флоренции. Благодарю вас. Я уже распорядился, чтобы вам выплатили содержание за время вашего пребывания в этом городе. Но я хотел бы просить вас вот о чем: не занимайтесь больше проблемами орошения, займитесь живописью. Я не могу допустить, чтобы такой художник, как вы, терял время на каналы Милана.
Вместе с королем к Леонардо приехали также его придворные: граф де Линьи, граф Торелл, а также Жан Парижский, «живописец, инженер и архитектор его величества».
«Джан из Парижа», как называл его Леонардо, был сыном поэта и художника Клода Перреаля и фаворитом Людовика XII. Он с необыкновенным мастерством писал картины, на которых короли геройски сражались в воображаемых битвах, и одновременно был знатоком военного дела и архитектуры. С Леонардо он очень быстро нашел общий язык, ведь оба они были не только живописцами, но и учеными.