– Ваша Светлость, вы очень долго спали. Я имел смелость зайти к вам в покои. Я застал вас метающимся по всей постели, видимо вам приснился кошмар, мне пришлось вас разбудить.
– Который час?
– Совсем скоро будет время ужина, Ваша Светлость.
– Пусть подадут в покои, я не буду ужинать вместе со всеми.
– Я уже распорядился об этом. Господина Акселя и господина Димитрия пригласили в гости, они уже уехали.
– А Маринэ?
– Миледи? Но она никогда не ест вместе со всеми.
– А, точно. Можешь быть свободен.
– Да, Ваша Светлость.
Дворецкий поклонился и вышел. А Герцог подошёл к огромному окну, в надежде, что вечерний солнечный свет быстрее приведёт его в чувство.
Окна главы рода выходили на семейный алтарь, где проводили важные для рода обряды. А рядом располагалось ритуальное кострище, обнесенное мраморными плитами. Там обычно сжигались личные письма и другие вещи, что были указаны в завещаниях.
По традиции, каждый член знатного рода в Империи Сафир обязан составить завещание своей рукой и переписывать его каждый год, где он прописывает какие его личные вещи он оставляет каждому члену семьи, дабы они хранили память о нём, какие роду, а какие надлежит сжечь. Оно заверяется магом из магической башни. Завещание обязательно к исполнению. Магия не даст никому нарушить последнюю волю усопшего.
И сейчас на этом месте пылал огромный костёр. Горели его портреты и портреты его сыновей, которых он раньше не видел. В глаза бросился семейный портрет, где была запечатлена вся семья: он и все его дети. Но он мог с полной уверенностью сказать, что никогда не заказывал его.
Рядом стояла его дочь. Казалось жар от такого большого костра совсем не доставлял ей какого-либо дискомфорта. На её лице играла безмятежная улыбка, а глаза не выражали ничего.
Глава 4.1
Небо в предрассветное время всегда особенно нравилось той, прошлой Маринэ. Вообще, сам рассвет буквально завораживал девушку. Небо окрашивалось в красивые приглушённые цвета – всевозможные оттенки розового, сиреневого с примесью голубого, бежевого, и кружевные облака, которые как бы создавали полупрозрачную, витиеватую рамку вокруг всего происходящего. Как будто кто-то открыл окно, находящееся на большом расстоянии от земли.
Слишком поздно для людей и слишком рано для птиц. Это было время тишины, время одиночества, время, когда прошлая Маринэ наконец чувствовала себя частью чего-то, ведь она была так же одинока, как и небо в этот момент.
Настоящей Маринэ всё так же нравилось смотреть на рассвет. Она любила наблюдать как солнце поднималось над горизонтом и разгоралось всё ярче и ярче, а тёмно-фиолетовое небо постепенно приобретало яркие краски, становясь багровым, красным, жёлтым, фиолетовым затем нежно-розовым, и, наконец, ярко-голубым. Облака в это время казались такими лёгкими и светлыми, словно невесомые перья на крыльях птиц.
Двери на террасу в покоях юной герцогини были распахнуты настежь, впуская утреннюю свежесть внутрь. Маринэ сидела на каменных широких перилах, свесив ноги вниз. Лёгкий, тёплый, утренний ветерок щекотал её босые ноги и красиво развивал полы полупрозрачной, многослойной юбки ночного платья.
Позади неё, в большом проёме двухстворчатых стеклянных дверей, в полумраке проглядывались очертания комнаты, которую она ненавидела всей душой. Интерьер не менялся с момента её рождения, разве что мебель, и то не вся. Надо сказать, что всё было обставлено, как принято говорить в нашем мире, в виде нестареющей классики. Благородные, тёмные цвета, сдержанный стиль, в меру украшений. Эти тёмные стены и массивная мебель давила на неё с малых лет, представляя собой ещё одну ступеньку, на её пути к депрессии, к этому ужасному, всепоглощающему состоянию, названия которого в этом мире даже не знали.
А перед ней располагался её собственный небольшой сад с любимыми цветущими деревьями, немного дальше простиралась зелёная долина, а затем, вдалеке, у самого горизонта, где заканчивались земли герцогства Атталь, виднелись далёкие горы, чьи вершины даже летом были покрыты нетающими льдами и снегами. Этот волшебный вид завораживал, однако в прошлом она его совсем не замечала.
Маринэ сидела и любовалась, с наслаждением вдыхая утренний, влажный воздух. Будто медитируя, она, не глядя, по привычке, болезненно худым пальчиком выводила у себя на бедре китайские иероглифы, что ей нужно было выучить к предстоящему ежемесячному зачёту, на который она уже никогда не попадёт. Она была глубоко в себе, плавая в океане своих мыслей и не замечала совершенно ничего вокруг.