Внутри была кромешная тьма. Очень пригодился подсвечник, что девушка прихватила из своей комнаты. Его взору предстала большая комната, полностью заставленная различными картинами. Он с полной уверенностью мог сказать, что это были портреты, но он никак не мог понять, что за люди изображены на них. Юная герцогиня же уверена шла в другой конец комнаты, освещая всё больше и больше картин, тут было множество портретов её семьи – её отца и братьев. Ему ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Она остановилась у самой дальней группы картин, а он замер прям за её спиной, не смея и вздоха сделать от шока. Пульс набатом бил по вискам и глазам, но он упрямо смотрел вперед, смотрел на десяток его собственных портретов.
Они были самые разные, и большие и маленькие, некоторые были уже в рамах, а некоторые только на подрамниках. Были портреты и в роскошных, позолоченных рамах, а были и в обычных деревянных. А сколько было рисунков, написанных карандашом, черновиков, зарисовок… Пачки бумаги, перевязанные различными лентами или простыми верёвками, лежали то тут, то там. На первых листах был изображён он, поэтому Димитрий посмел предположить, что и на вторых, и на третьих, и на десятых по счёту листках тоже был он.
Маринэ невозмутимо продолжала перебирать картины, будто бы искала какую-то особенную. Вдруг поиски прекратились. Она вытащила одну из самых больших картин, в обрамлении тяжёлой серебряной рамы.
– Подержи, пожалуйста, – девушка передала ему подсвечник, как он умудрился без каких-либо проблем взять его, было загадкой.
Маринэ сняла раму с картины, взяла банку с белой краской, обмакнула в неё тонкую кисть и вывела в правом нижнем углу витиеватую букву М, а зачем покрыла её раствором для быстрого высыхания краски. Проведя по букве рукой, она убедилась, что краска высохла, и надела раму обратно, скрывая подпись. Голос разума буквально орал в голове у Димитрия о том, что он должен хотя бы помочь ей, ведь она такая маленькая, а рама такая тяжёлая, но он упорно продолжал стоять, смотреть и дышать через раз.
В конце концов она повернулась к нему лицом и раздражённо откинула волосы с лица.
– Ты просил рисунок, который я бы рисовала, думая о тебе. Каждую из этих картин я рисовала, думая о тебе, – она обвела рукой эту часть комнаты, а затем снова вернулась взглядом к тому самому портрету, – Но эта… эта картина самая первая и тем самым самая особенная. Я долгое время запрещала себе что-то чувствовать по отношению к тебе, ведь ты лучший друг моего брата, ты был неким табу для меня. Но, однажды эмоции перелились через ту платину запретов, что я самолично построила, и я, наконец, признала, что полюбила тебя всем сердцем, вот тогда и был написан этот портрет. Столько чувств и мыслей, что заключены в нём, нет нигде. И сейчас я делаю то, что сделать никогда бы не осмелилась раньше. Я дарю тебе этот портрет.
Она, буквально всучила картину Димитрию, ему не оставалось ничего, кроме как схватить её, дабы она не упала. Маринэ, наконец, взглянула на него и вновь ухмыльнулась.
– Прошу тебя, не делай такое лицо. Ведь ты знал, что я была в тебя влюблена, я даже тебе призналась в этом. И я помню ту гримасу, что ты скривил, закончи я тогда. У тебя было точно такое же выражение лица. Но не волнуйся, это не очередное признание в моей любви к тебе. Я выросла, слишком повзрослела, – она тяжело вздохнула, – Настолько слишком, что могу с уверенностью сказать, что прошлая Маринэ умерла, как и все её чувства.
Воспоминания о том дне до сих пор были ярки в его памяти, уж больно не любил он отказывать девушкам в их влюблённости, каждый раз чувствовал себя последним подонком, но ничего поделать не мог, ведь, как говорится, сердцу не прикажешь, уж лучше так, чем давать им ложную надежду и играть с их чувствами. А в тот день он чувствовал себя последним негодяем, ведь та маленькая девушка была такой искренней и милой, что его сердце невольно сжималось в груди.
– Умерла? – хрипло выдал он, сжимая раму до белых костяшек. Сердце сжало ледяными тисками от мысли, что из-за его отказа в ней умерла эта детская наивность и лёгкость.
– Да, умерла. Эту картину я хранила с трепетом, в память о той нежной, маленькой и такой глупой Маринэ. А когда ты попросил о подарке я поняла, что это знак, знак о том, что нужно всё отпустить уже окончательно и перестать цепляться за прошлое.