– Да, миледи, – Аннет хотела поклониться, но Маринэ остановила её.
– Отныне поклоны будут только при приветствии и крайней степени благодарности, в остальных случаях уместней будет сделать реверанс, ты же, всё-таки, моя личная горничная, все ясно?
– Л-личная горничная?! – от невозможности поверить в происходящее у девушки пропал голос и получилось только хрипло прошептать это.
– Именно, ну так, тебе ясно?
Аннет постаралась взять себя в руки и почти плавно присесть в реверансе, ноги безбожно тряслись от возбуждения, однако она упорно старалась сделать всё правильно.
– Поняла, госпожа.
– Миледи.
– Поняла, м-миледи.
– Хорошо, – улыбнулась Маринэ уголками губ. – Затем поможешь мне с причёской.
– Да, миледи.
Второй реверанс был куда грациознее первого.
***
Она сидела в плетеном кресле в тени плакучей ивы. Погода была прекрасной. Теплый солнечный свет иногда проникал сквозь листву и нежно ласкал фарфоровую кожу, бегая по ней маленькими солнечными зайчиками. Лёгкий ветерок создавал небольшую рябь на озере, близ которого сидела девушка, неотрывно глядя на него. Аннет стояла неподалёку, внимательно наблюдая, вдруг понадобится её помощь.
– Я так и не научилась плавать, а ведь Миша пытался меня научить… Боже, как же я соскучилась…
Смахнув едва выступившую слезу, она вновь погрузилась в свои мысли с каждой минутой хмурясь всё сильнее и сильнее. Подавшись всем телом, она резко встала с кресла, Аннет была тут как тут.
– Чай остыл, принеси новый.
– Да, миледи, – девушка присела в реверансе и поспешно удалилась, вскоре скрывшись в доме.
Не теряя времени зря Маринэ пошла прямо к озеру и, не остановившись у кромки, начала стремительно входить в воду. Длинное платье, сделанное на манер кимоно, без каких-либо украшений, облепляло ноги и мешало сделать полный шаг, но девушка упорно шла вперед, всё больше и больше погружаясь в воду. Сначала по колени, потом по бедра, грудь, плечи, глаза и вот уже макушка исчезла под водной гладью с лёгким всплеском.
По началу прохладная вода приятно холодила кожу, но это ощущение продолжалось буквально несколько секунд. Выдохнув весь оставшийся воздух из лёгких, она осознано оставила рот отрытым, зная, что тело рефлекторно попытается вдохнуть, тем самым пустив воду внутрь. Так и произошло, Маринэ ярко ощутила тот момент, когда в гортань попала холодная вода, обжигая всё на своем пути. Закашлявшись, тело втянуло ещё больше воды, а дальше начался настоящий Ад. Грудь разрывалась на части изнутри, будто её клеймили раскалённым железом вновь и вновь. Длинные рукава домашнего платья обмотались вокруг талии, до боли сжимая и блокируя любые движения. Маринэ не могла знать сколько это продолжалось, но чётко осознала, когда тело дёрнулось в последний раз. Она из последних сил подняла глаза вверх и тут её застало чувство спокойствия и безразличия ко всему. На поверхности солнце по-прежнему играло светом, немного проникая в толщу воды, создавая безумно красивый вид.
Будто новый пейзаж Айвазовского.
Она восхищалась этой красотой. Она покорно принимала свою смерть.
Глава 1.2
Маринэ открыла глаза посреди большого зала. Это помещение походило на бальный зал имперского дворца, но намного больше. Колонны, располагающиеся недалеко от стен, как и пол, были выполнены из необычного камня, напоминающий полупрозрачный мрамор, вздымались ввысь теряясь где-то там, наверху, растворяясь в ослепительно-ярком свет. У девушки закружилась голова.
В центре зала, на возвышении, располагался фонтан. Его окружали такие же мраморные колонны, украшенные витиеватыми узорами, выбитыми на поверхности камня. На обломанной колонне, покрытой каннелюрами, в центре чаши сидела маленькая мраморная девочка, на плече она держала большой кувшин, откуда нескончаемым, кристально-чистым потоком струилась вода. Казалось, что он крайне тяжёл для такой малютки, однако её застывшая мраморная улыбка развеивала эти мысли. Девочка была одета в длинную, лёгкую тунику, что подолом спускалась к самой воде. Длинные волосы обволакивали её маленькую фигурку, будто обнимая со всех сторон. В чаше, до верху наполненной водой плавали черный и белый лебеди. Они то сходились на водной глади, то расходились в разные стороны, кружа в восхитительном медленном танце.