— А если ничего не говорить? Никому! — решила девушка, никогда не чувствовавшая ответственности перед родителями.
— Обидятся, — возразил Сашко. — Особенно отец. Я уже ему намекал…
— Да? — поинтересовалась Татьянка.
— Знаешь, какой он… Высмеял как мальчишку.
— А ты?
— Промолчал. Молчал и слушал лекцию на тему: «Дружба, любовь и брак».
— Очень ты слабохарактерный, Сашко.
— Я это знаю.
— Сашко, милый мой Сашко, ну, какой же ты у меня… — прижималась она лицом к его лицу.
— Какой?
— Хороший, добрый… Но ты должен решиться. Скоро будет уже заметно, — разгладила ладонями юбку, оглядывая свою талию. — Ты должен что-то сделать, потому что потом стыда не оберемся.
К ним шел высокий сутуловатый мужчина с метлой в руке, и Сашко быстро отстранился от Татьянки. Тот проговорил:
— Наверное, все пошли в буфет.
Мужчина своей огромной бутафорской метлой начал подметать мусор.
— Дай закурить, — обратился он к Сашко.
— Не курю я, — ответил парень.
Ван-Долобан, как звали подошедшего, воспринял ответ Сашка абсолютно безразлично, ему было все равно: курить или не курить. Просто он привык просить: дай папиросу.
— Подождите, у меня, кажется, есть, — вспомнила девушка и начала ощупывать карманы юбки. — Вот, пожалуйста.
— Откуда? — поинтересовался Сашко.
— И сама не знаю, — уклончиво ответила девушка.
— Он угостил? — с нотками подозрения спросил Сашко.
— Глупенький… Разве мне нельзя ни с кем встречаться?
— Нельзя!
— Я же не рабыня.
— Он тебе нравится?
— Глупенький… Мне уже не до этого.
— А что, если… — вспыхнуло у Сашка новое подозрение.
Татьянка долго задержала на нем большие ясные глаза, и вдруг из-под век прозрачными горошинами выкатились слезы. Она побежала за кулисы, а Сашко встревоженно обратился к Ван-Долобану и сам попросил:
— Дай затянуться.
Сделал глубокую затяжку, а когда закашлялся, отдал сигарету и хотел уже идти, но тут же встретился с режиссером.
— Что это ты один? — спросил Семен Романович.
— Да так… ничего… — ответил смущенно Сашко.
— Бросила?
— Кто?
— Ну, ну, — лукаво подмигнул режиссер. — Не волнуйся, все будет хорошо.
— Что — хорошо?
— Девушек, Сашко, много. Беда в том, что мы поздно это замечаем.
Сашко махнул рукой.
Разве может понять его режиссер — этот пожилой человек, который, кажется, кроме театра ничего на свете больше и не видит. Разве он знает, что такое любовь? Именно его, Сашкова любовь, не дающая сердцу ни минуты покоя? Говорят, что Семен Романович женился на женщине, старшей годами, на медсестре, вынесшей его в свое время с поля боя. Что это — любовь или плата за спасение жизни?.. Что ж из того, что они всюду ходят вместе, неразлучная пара…
— Знаю, Сашко, вижу, — сказал Семен Романович.
— У нас совсем не то…
— Разве?
— Если бы только… любовь…
— А то еще и ревность? — подшучивал режиссер.
— Вы не ревновали, Семен Романович?
— Ревность и любовь неразлучны.
— А без любви ревности не бывает?
— Без любви ненавидят.
— У нас не то… У нас… А в общем, ничего!
— Глубокомысленный разговор на тему о любви, — заговорил обычным веселым и крикливым голосом подошедший балагур-художник, человек совсем молодой, но уже успевший изрядно располнеть. Он держал в руках розовый кусок колбасы и жевал, ступая с вихляниями, пародируя твист. — Семен Романович, а что, если бы?.. Ну, допустим, ничто…
— Все зависит от того — что, — с деланной серьезностью высказался Семен Романович.
Белунка раскатисто рассмеялся, одобряя находчивость режиссера, и сказал:
— Один ноль в пользу бедных… Семен Романович, а вы не смогли бы подобрать такую пьесу, чтобы в ней была роль специально для меня?