К е н г е л ь. Гус — заблудшая овца… Мне его не жаль. Задушить его! «Нет!»
К у р ф ю р с т к е л ь н с к и й. Тот, кто не внял угрозе, должен быть послушен метле… «Нет!»
П а н и з Х л ю м а. Все духовенство представляет собою омерзительную шайку негодяев, пакостников и дураков, поставляющих своим богам чрева, а в своей жизни смотрят на себя реже, чем свинья в зеркало. Долго мы обращали на это внимание высших пастырей, но вместо исправления дела ухудшились, а количество распоряжений и требований о денежных платежах возросло… Против этого и выступил Гус… Жизнь и свободу Гусу! «Да!»
А р х и е п и с к о п Ц е л ь. Человека, искавшего на земле ангела, посылайте продолжать поиски на небе. Гус ищет ангела… Пусть же сегодня умрет! «Нет!»
Е п и с к о п б р и к с е н с к и й. Гусям мы не сделаем плохо, если решим ощипать их и зажарить. «Нет!»
Е п и с к о п б а з е л ь с к и й. Око за око, зуб за зуб. «Нет!»
После выступлений всех членов собора председательствующий спрашивает Сигизмунда:
— Ваше императорское величество, каково будет ваше решающее слово?
С и г и з м у н д. И далее настаиваю на том, что Гус — еретик и по закону целиком заслуживает смерти.
Я н Г у с. Ваше императорское величество, неужели вы можете так поступить, так принизить свою корону и честь? Не о моей жизни идет речь, но о вашем имени…
Уже в процессе работы над постановкой Антон Петрович как-то рассказал Сидоряку о своем спасителе — старом леснике. Сидоряк вдруг заинтересовался:
— Ну, ну? Сдержан, мудр. Я так его представляю.
И Сидоряк подумал о создании образа с в о е г о лесника и помог Антону Петровичу открыть лесного Саваофа, — словно распустил свои лепестки скромный на первый взгляд бутон, показал свою вместимость, совсем не схожую с крепким зеленым лукошком.
— Партизан, — определил Сидоряк.
— Что вы, Иван Иванович! Его интересовал только лес и, может быть, еще звери.
— А тебя и Анну спас?
— Он также спас искалеченную косулю.
— Косулю мог спасти и самый отъявленный трус.
Антон Петрович подумал: оказывается, надо быть человеком, чтобы броситься на помощь другому человеку. И дополнил мысль: в мире зверей.
— Удивительно здесь только одно: почему он не поинтересовался, кто вы? — придирался Сидоряк к создаваемому размышлениями образу. — Отвага или, может быть, простота? Иногда эти два понятия сразу и не различишь…
Антона Петровича увлекала скрупулезность в работе Сидоряка над образом человека: он лепил его любовно, настойчиво, проверяя каждую черточку, каждую особенность, наконец сделал вывод:
— Ведь это же чудесный человек!.. Ты схватываешь тип? Все создавалось с такими нарушениями извечных человеческих норм, что обыкновенная консервативная старость должна была бы решительно запротестовать, чтобы уберечь традицию.
Возможно, что именно в этой детали Сидоряк увидел ту внешнюю схожесть между лесным Саваофом и создаваемым им образом Борца, схожесть, которая помогла ему найти позу мудрой и неподкупной силы в эпизоде Вселенского собора в Констанце.
С и г и з м у н д (подписывает приговор). Тебя осудил собор большинством голосов.
Свет гаснет. Еще какое-то время узкое лезвие прожектора задерживается на белой фигуре Г у с а, стоящей со связанными руками, потом соскальзывает с обреченного и перемещается в центр сцены, Снова сидят там в своих величественных позах Ц а р ь и Е п и с к о п, окруженные придворными. По правую руку от Царя сидит М а л а, тоже гордая и самоуверенная.
Е п и с к о п (обращаясь к Царю). Уста детей и младенцев будут вечно хвалить тебя, властелин, за то, что уничтожаешь врагов веры.
Внезапно свет падает на то место, где только что стоял Гус, и снова выхватывает С и д о р я к а из темноты. На нем уже мантия другого цвета, руки развязаны. Епископ и Царь испуганно вскакивают.
С и д о р я к. Не пугайтесь, я не Гус. Я бывший доминиканский монах Джордано Бруно.
Е п и с к о п. Мы тебя уже отлучили от церкви.
Д ж о р д а н о Б р у н о. За то, что я отстаиваю право разума.
Е п и с к о п и Ц а р ь. На костер!
Палачи связывают Джордано Бруно, но вскоре на его месте снова появляется Сидоряк. Теперь уже в роли К а м п а н е л л ы.