— Плохие сигареты, — сказала, заметив его настороженный взгляд. И вдруг заявила: — Ребенок не твой.
— Курить не надо, — пропустил он мимо ушей то, что должно было бы смутить его.
— Мне уже ничего не надо.
Окно было прикрыто нахмуренным небом и черепичной крышей соседнего дома, поэтому в корректорской было сумеречно. Правая щека Василинки, находившаяся ближе к печке, разрумянилась, и перед ним теперь сидела словно двуликая женщина: давняя, веселая, здоровая, и болезненно-суровая, рассудительная, непрошено появившаяся и мешающая их разговору.
— Ты очень изменилась.
— Подурнела? — спросила внешне безразлично, однако Антон не мог не почувствовать встревоженности в ее голосе.
— Нет, нет, — ответил он. — Изменилась вообще.
Она потерла ладонями щеки, пытаясь освежить их. Обнаружив таким образом свое стремление понравиться ему, смутилась и затем сказала просто, не таясь:
— Все эти годы я жила тобой.
В этот же миг отступило в сторону все случайное, лишнее, что было искусственной помехой, и в тесную корректорскую вошло не изуродованное войной свидание влюбленных…
Не прячась от людей, они пошли по центральной улице, купили билеты в кинотеатр, но в последнюю минуту передумали — она вдруг предложила:
— Оставим себе на память эти билеты.
— Восемнадцатое августа, восемнадцатый ряд, седьмое и восьмое места.
— Ты знаешь, где это?
— Я редко бываю в кино.
— Когда-нибудь специально купим эти же места.
В ресторане сели за стол, стоявший напротив входных дверей — на самом видном месте, вели себя легкомысленно, как подростки. Она часто курила, кашляла и говорила:
— Сегодня не перечь мне ни в чем. Я тебя очень прошу.
К столику подошла молоденькая пара, и юноша спросил, указывая на свободные стулья:
— Эти места не заняты?
Антон успел сказать:
— Пожалуйста, садитесь…
Но Василинка решительно придвинула к себе стул, возразила:
— Нет, нет, мы заказали стол. К нам должны подойти.
Молодая пара в некотором недоумении направилась к другому столу.
— Василинка, так же нельзя…
Она ответила:
— Сегодня можно. Имею же я право чувствовать себя счастливой. Я так долго ждала этого дня.
Много танцевали, пили какое-то дешевое вино, а когда у него кончились деньги, она раскрыла сумочку:
— Теперь я буду заказывать.
— Хватит, Василинка.
Она настояла на своем. Официант принес еще вина, она после первого же глотка закашлялась и сказала:
— Я выйду.
Вернувшись, больше уже ни к чему не прикасалась — ни к вину, ни к еде. И танцевать больше не хотела. Сказала усталым голосом, но с веселыми нотками:
— Ты пей, а я буду сидеть и смотреть на тебя. Можешь даже потанцевать — я не обижусь. Вон, видишь, девушка за тем столиком? Она давно не сводит с тебя глаз. Ты ей явно нравишься.
— Может быть, нам пора?
— Нет, нет, я хочу смотреть. Я так счастлива! И чужая радость мне по душе…
Он проводил ее домой, постоял, как когда-то, у калитки. Но в дом она его не впустила, закрыла дверь, щелкнула ключом. Он ходил долго под окнами и ушел обиженным, поклявшись больше не искать с нею встреч.
А на другой день она снова пришла к нему в корректорскую, повесила плащик на гвоздь и заговорила:
— Ну, ты не ждал? А я пришла… Не могла не прийти…
— Долго думаешь меня мучить? Держать на перекрестке?
— Я мучаю себя.
И снова освещенные электрическим светом улицы. Василинка была бесшабашной, просила не перечить — не мешать ее счастью. Потом, уже дома, как в те, довоенные времена, когда они были юными, играла на стареньком пианино Шопена и Листа, и ветер доносил из далеких воспоминаний запах полей. И все было хорошо! Все было прекрасно! Антон до того поверил в обретенное счастье, что по-домашнему снял пиджак и повесил ею на спинку стула. А когда тетка Марья, та самая черная бабка из их сказки, пришла от соседей с ребенком, Василинка встала из-за пианино, торопливо, словно спасая от кого-то, подхватила малышку на руки и прижала к груди.
На мгновенье установилась напряженная тишина. Чтобы разрядить ее, бабка вышла.
— Дай… — с какой-то робостью попросил Антон, протягивая руки и глядя на свою дочь широко раскрытыми глазами.
Взял ее на руки как что-то такое, что от неосторожного прикосновения может исчезнуть, и не знал, что делать. А малышка смотрела на него круглыми умными глазками, по-взрослому, словно пыталась вспомнить, где она видела этого густоволосого человека, этого деревянно-неуклюжего дядю. Антон вспомнил, что у него в кармане есть прихваченные с собой конфеты, но не знал, как их извлечь оттуда. Василинка сказала: