И как-то мимоходом, когда Антон Петрович и не задумывался над завершением пьесы, в голове наметилась сюжетная связь: от подвига дядька Ивана и далее — к Сидоряку. Неожиданно возник стержень продолжения образа, а потом и вся идея, общая: движения от поколения к поколению.
В тот день к вечеру внезапно пошел густой снег, и черная лесная дорога превратилась в белую, словно известкой посыпанную ленту, бегущую меж темных стволов деревьев. Первый снежок… Какая-то радостная, чуть ли не детская возбужденность охватила дружинников от этого праздничного наряда природы. Они продвигались по той же дороге, которой когда-то Антон с Василинкой шли к тетке Марье, в то Черное село, засидевшееся до наших дней в почти первобытной неприкосновенности. У Антона посветлело на душе, будто не природа, а он нарядился в белую рубаху, ощутил запах свежести, обрел душевное спокойствие. Словно эти блуждания по лесам — чисто туристская прогулка.
— Иван Иванович, как вы представляете себе мирную жизнь? — спросил он как-то, рассчитывая услышать в ответ подтверждение своим мыслям.
Похрустывала под сапогами схваченная слабым морозцем дорога. Как-то мирно и по-домашнему.
Дружинники тоже проникались мирным настроением. Ведь каждый из них шел не только вылавливать бандитов — они шли в завтрашние мирные дни. И каждый жадно и удивленно спрашивал: каким же оно будет — мирное время? Сидоряк не торопился с ответом, потому что, может быть, и сам не знал, каким бы он хотел видеть этот спокойный день, когда не будет банды и каждый из них займется своим любимым делом.
Снег быстро иссяк, небо в зените тоже просветлело, и над горами сквозь тонкую желтую пелену обозначилось очертание заходящего солнца. В лесу резко застрекотали сороки: че-че-че, — будто ломали сухие ветки, а они, еще не совсем усохшие, похрустывали и не поддавались птичьим усилиям.
— Вот что я думаю, — отозвался Сидоряк. — А что, если вдруг действительно когда-нибудь наступит усталость?.. Ну, от всего! Пресыщенность жизнью…
Ему никто не ответил, потому что не догадывались, к чему он клонит. Тогда он сам сказал:
— Жизнь не закончится никогда! — резко прочертил воздух ладонью. — Бесконечно движение… Движение!..
Лесная дорога вывела их на голый склон и разделилась на десяток разветвлений, уходивших к хатам. В осенней оголенности, исхлестанное дождями, забрызганное грязью село сейчас казалось еще более ветхим, с отекшим по-стариковски лицом. Хатки безразлично сидели вокруг церквушки, не обращали на нее внимания, хотя она что-то говорила им теленьканьем своих крошечных колоколов. Хатки спокойно дымили своим самосадом и басовито покашливали от простуды и разных хворей. Во дворах не было видно ни детей, ни коз.
Антону подумалось, что Сидоряк скажет что-нибудь, вроде этого: «Ну вот, а ты об отдыхе…» Но ни Сидоряк, никто другой из дружинников не проронил ни слова, и это получилось вполне естественно: дескать, не дети, всего довелось повидать, а когда придет время, будут решать, что с ним, с этим первобытным селом, делать. А пока что пусть дымит самосадом да смазывает серной мазью обсыпанные коростой бока и само думает: как быть дальше?
Разговор возобновился, когда уже сидели в темной хате бабки Марьи и пытались согреться возле разожженного в печи огня, стремительно вылетавшего в дымоход, оставляя людям больше света, нежели тепла. Дружинниками бабка вовсе не интересовалась, словно они были ей чужие, а если обращались к ней с каким-либо вопросом, рассерженно говорила, чтобы дали ей спокойно умереть, и жаловалась на то, что в хате даже свечки нет.
Антон уже знал цену бабкиным нареканиям и в душе посмеивался. О самих дружинниках Антон сказал:
— Когда-нибудь люди не поверят, что это были именно они…
Сидоряк, осмотревшись, улыбнулся, озабоченный этой фронтовой, и в то же время мирной обстановкой, с мокрыми портянками, с посиневшими лицами, с воспаленными от бессонных ночей глазами. Затем он глубоко вздохнул, подпер кулаками подбородок и долго смотрел на огонь. Видимо, до сих пор Сидоряк продолжал для самого себя решать задачу, которую еще там, в лесу, задал ему Антон, иначе с чего бы он вдруг сказал:
— И какой же черт погнал меня сюда? Дома тепло, жена, дети…
До этого никто не слышал от него никаких сетований, поэтому все удивились: что это случилось с Иваном Ивановичем?
— Ну, что вы все уставились на меня? — спросил он с раздражением. — Думаете: затянул Лазаря…