История Кирилла Михайловича Волоха в двух томах — детство и зрелость… Три миллиарда историй, море… Из капель — людской океан. Из капель! А я Посейдон, повелитель океана. Запрещаю всем сомневаться в моем могуществе. § 1. Аз есмь господь бог. § 2. Будьте кротки, аки овцы. Тс-с-с, ведь Семен Иосифович лучше знает. Все для доброго имени Семена Иосифовича. Я для него пустое место. Ах, как вам не стыдно, он же для нас как отец родной, о всех заботится… Значит, ты, малец, помолчи. Ты самый счастливый, о тебе заботятся. Помнишь: Элиза Дулиттл из «Пигмалиона»? Купите фиалки, босая на углу улицы. Ой, поскорее дайте ведерко, не то слезы пролью… Неужели ты завидуешь Александру Македонскому, завоевавшему полмира? Или Наполеону?! Не приведи бог испытать подобные муки, Лучше маленькое счастье: сатиновая рубашка, брюки из чертовой кожи, поясные поклоны перед иконой творца. Вот-вот разрыдаюсь от переполняющих меня чувств, дайте скорее ведерко для слез.
Обособившись от того, что происходило вокруг, Кирилл Михайлович с наслаждением высмеивал черновой вариант жизни, которую ему предстояло доделать. Он даже знал, как надо к этому приступить, но его никто не понимал. Кирилл Михайлович был волевым молодым человеком, тренировался по системе йогов, изучал гипноз, читал Гегеля, интересовался Фрейдом и жил, надев на себя маску законченного скептика. Он никогда не допускал и мысли о том, что можно прожить жизнь пигмеем.
Ищет истину. Давай. Люди всегда ищут истину. Планета — огромный Клондайк, все роют ямы, все ищут золото, яма за ямой, и в конце концов — последняя. История даже имени не сохранит, дети будут стыдиться — прожил, чтобы предупредить: ищите там, здесь нету. Как трогательно, скорее дайте ведерко! Сказочка для детей школьного возраста. Ну-ка, деточка, вытри носик и послушай, каким надо быть. Ну, скажи, каким будешь? Я буду скромным и послушным. Блаженны убогие духом. У меня действительно нет более возвышенной мечты, чем походить на роющего землю крота, чтобы Семен Иосифович ставил меня в пример: видите, каков он, настоящий человек? Все для других, а для себя… Кукиш с маком, спасибо, вкусный. «Если я не за себя, то кто же за меня? Но если я только для себя — для чего я?» Умен был Гиллель! Умных мало. Пора бы уже и закруглиться. Моралист…
— Товарищи, я заканчиваю… Вот… Человек сотворен для счастья, но счастье надо правильно понимать, вряд ли польстится сильный характер на минутную радость, которая в результате оборачивается двойным горем…
На всю жизнь счастья не шьют, возразил мысленно Волох. Портится, как свежие фрукты, счастье постоянно добывают и постоянно теряют, высосал сладкий сок — и все, а потом снова одолевает жажда. Когда наступит вечное всеобщее счастье, тогда исчезнут люди. Жизнь — в поиске. В движении. Движение к горизонту, без конца. Знал, но рисковал, во всем — риск. Трусы не рискуют. По-настоящему любить могут только смелые и честные. Любовь — это тоже борьба. Василий не отступится, он сильный. За Калинку стоит бороться — красивая, умная, вот только он — жираф. На какой почве? Что-то же должно привлекать, иначе нет ничего общего: жизнь — океан, в нем плавают связанные пары, одни — тонкой ниткой, другие — цепью, как скованные невольники счастья. Невольники счастья… Умно, очень умно. Кто же это сказал? А впрочем, почему непременно нужен авторитет? Икс, Игрек сказал, его правда давно истлела, а мы ломимся, как мусульмане, в Мекку. Людям нужны светила, чтоб показывали путь. Людям нужен гений Ленина, а не истлевшие головешки, чадящие из глубины столетий кострами инквизиции. Ницше раздул печи Маутхаузена и Бухенвальда. Дескать, долой слабых, пусть живут сильные, да здравствуют первобытные джунгли, право кулака. А что, если бы выиграл? Тогда бы ничего не было, просто — хайль Освенцим, хайль оберпалач. Победителей не судят.
Тем временем Семен Иосифович довел свое выступление до конца, вытер платком лицо, проговорив:
— Душно. — Потом окинул взглядом сидевших в зале и добавил: — Диву даешься, как может зрелый человек, имеющий прекрасную репутацию, так дешево котировать свою честь. Но главное, коллеги, я вас прошу помнить и никогда не забывать: коллектив есть коллектив!
Кирилл Михайлович молчал. Он умел делать это весьма красноречиво, и в то же время тактично: сперва он бросает реплики, вызывает у противника полемический огонь, а потом — ни слова. Это равносильно тому, что подать голодному тарелку супа и отобрать у него ложку как раз тогда, когда тот уже зачерпнул ею.
Он мысленно полемизировал с Семеном Иосифовичем так.