— Екатерина Алексеевна, я бы просил вас несколько посерьезнее.
Екатерина Алексеевна Головей — миниатюрная стройная женщина лет пятидесяти, она разговорчивая и веселая.
— Знаете, иду как-то вечером мимо театра, а юноша берет меня за талию, наклоняется и шепчет: с вами можно познакомиться? А как увидел мое лицо, извинился и тут же исчез. А я ему вдогонку: я согласна, давайте знакомиться, я тетя Катя. Позднее рассказывала мужу, он смеялся до слез.
— Все равно не договоримся. С работы его прогоним или как?
— Работа и семья — вещи разные.
— С какого это времени мораль и труд в нашем обществе разделяются на части?
— Товарищи, я прошу придерживаться порядка!
— Он добросовестно работает, у него всем нам не мешало бы поучиться.
— …известны случаи, когда великие люди были абсолютными шалопаями в жизни.
— Это не относится к Василию Петровичу, он скромный.
— Скромный человек уже давно встал бы и признал свои ошибки.
— Даже тогда, когда их нет?
— Я говорю о скромности.
— Скромность вовсе не беспринципность.
— Анна Андреевна, у тебя что-то упало… вон там, под стулом.
— Как можно так беспардонно игнорировать человеческие чувства? Тем более что речь идет о таком сложном и святом чувстве, как любовь.
— Вот и нашел — любовь. Может быть, в них живут Ромео и Джульетта?
— Чуть правее… возле ножки…
— Спасибо, вижу.
— Просто смешно слышать в наш век — Ромео… не смешите, ради бога.
— Просто сильное увлечение, с кем не бывает.
— Товарищи, я призываю вас к порядку. А вам, Василий Петрович, советую еще раз хорошенько подумать.
Мысль — сознание, а любовь — чувство… Огонь и вода. Как объединить огонь и воду? Может быть, действительно увлечение, а пройдет время и все забудется? Всякое случалось! Бывало, места себе не находил! И ничего.
(Ночь за окном, и все белое, как свадебная фата, бело-голубое небо, земля, дорога, белая луна, словно просверленное в небе круглое отверстие прямо во вселенную (сквозь эту лунную дыру и возносятся на небо умершие!). Мороз не очень злой, старчески-болезненный, и снежок слабый-слабый летит — с неба на землю или с земли на небо? — не понять, летит в белую ночь. На столе просеянная сквозь решето кукурузная мука, чтобы в ней отпечатались следы души, прилетающей оттуда. Откуда же это — оттуда? Она не лежала в последний раз на этом столе, и не из дома ее вынесли. Домой ей не разрешили — мертвой, расстрелянной. А душа бывала в доме каждую ночь, оставляла следы на муке, насеянной на столе. Потом муку не просеивали, но мать приходила к нам.)
А теперь — одно только горестное воспоминание.
(Земля гудела от августовской жары, осыпалось лето переспелыми семенами в сухую землю и перетлевало в ней, как в печи, а она пасла коз, белых костлявых коз, и пела вместе с птицами, с пересохшими горами, прополаскивала горло зноем, настоянным на чабреце, она пела целое лето, а потом вместе с птицами улетела в теплые края. Была вся белая-белая, волосы были черные, а губы чуть-чуть фиолетовые. Коз потом досматривал пастушок, он никогда не пел, а всем говорил, как Христинка одела белую сорочку, вплела в волосы барвинок, зажмурила глаза и улетела вместе с птицами, в тот край, где солнце не покидает землю даже зимой, улетела, потому что должна была петь т а м.)
Тогда он умирал от горечи и тоски, а теперь — одно только воспоминание.
Облака проплывали по небу, как льдины по реке в ледоход, — все цвета самых мрачных красок: черный, коричнево-бурый, темно-фиолетовый, грязно-синий. А в поднебесной реке — голубые полыньи, и чем дальше на юг, тем больше, там рваные клочья облаков редеют и редеют. На поляну вышло солнце, позолотило оцинкованную крышу вокзала, выбило на шоссе серебряные пятаки луж, а в горах зазвенел стеклянный дождь, крупный, зернистый. Она выбежала из буфета под дождь и громко запела:
Она пританцовывала среди дороги, и все, кто был поближе, весело подпевали ей:
А вот без этого и жить невозможно.
Из буфета пошли через дорогу, в лес.
Буковый молодняк пропах грибами и влагой, и грибная тропинка вилась у самых кустов, уходила в темную чащу, где грибы росли большие и чистые. Обочины дыбились, упираясь в зеленые травы поляны, хмель свой зеленый хвост замочил в черном озерке. Меткой стрелою сквозь зеленую крышу леса пробился острый как меч золотой луч и уткнулся в илистое дно.