Ночь оставила измятую постель, обшарпанные стены, старый шкаф, серое махровое полотенце и алюминиевый тазик с вмятиной. Ничего не оставила от сказочного хрустального дворца. Во все щели помещения вползал непредвиденный прозаический день, будничный день. Она надела на себя его серый джемпер и сразу показалась в нем пополневшей. Серый цвет ей очень шел. В том, что она без разрешения взяла его джемпер и что выглядела пополневшей, утомленной, было что-то трогательно-семейное, радовавшее их обоих.
С хозяйкой не попрощались, чувствовали себя как-то неловко, тихо прикрыли дверь и торопливо прошли под окнами. На автобусной станции их встретило только что взошедшее белое солнце, горы тоже были белыми от солнца. В автобусе сели на разные места — так надо было начинать день… А так ли?.. Им сейчас как-то трудно было поверить в то, что был вчерашний день с дождем и солнцем и что была короткая летняя ночь.
— Ты запомнила адрес?
— Воссоединения, двадцать один.
— Сегодня среда, двадцать первое число.
— Сегодня — наш день.
Навстречу автобусу проплывали росистые поля и черепичные кровли селений, бежавшая вдоль дороги река не журчала, а деревья стояли согнутыми в одну сторону, по течению реки, и были еще чуть-чуть хмельными от ночного сна.
ЖИЗНЬ — МИНУТЫ, ГОДЫ…
Повесть
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
ШЛА РЕПЕТИЦИЯ «ЛЕГЕНДЫ О ЛЮБВИ».
Зал был пуст, он казался каким-то притаившимся, ожидавшим чего-то необыкновенного, такого, что должно было откуда-то вот-вот появиться и заполнить его пустоту.
По слабо освещенной сцене уныло передвигалась, шаркая босыми ногами, колонна изнуренных людей, сопровождаемая мерным голосом невидимого рассказчика:
«Это было давным-давно, так давно, что того далекого времени уже никто и не помнит. Как-то собрались люди вместе и пошли искать далекую счастливую страну, в которой царствует любовь. Шли они долго, долго, устали все страшно, потому что дорога была длинная и трудная, а когда до цели их пути оставалось совсем немного, когда уже страна эта показалась на горизонте, злой Чернокнижник украл свет, и люди остались в темноте. Сбившись с дороги, не зная, куда идти дальше, они блуждали по склонам гор, по долинам и время от времени говорили друг другу: «Да мы ведь уже здесь были…» Издевался над людьми злой Чернокнижник: он хорошо видел в темноте и выбирал себе самых красивых девушек и молодых женщин. И никто ничего не мог с ним поделать, потому что на голове своей носил он золотую волшебную корону, которая и давала ему такую огромную силу… Он-то и жил в той самой счастливой стране, которую пошли искать люди… Однажды понравилась Чернокнижнику жена его младшего брата. Предложил ей: иди ко мне в жены. А она была верна своему мужу и наотрез отказалась. Тогда он увел ее к себе насильно… Страшно разгневался младший брат, он поклялся вернуть себе любимую жену и отомстить брату-злодею за надругательство над своей женой. С тех пор младшего брата стали называть Мстителем…»
Голос ведущего то обрывался, то снова наполнял гулкое пространство пустого театрального зала.
В переднем ряду сидели автор драмы Антон Петрович Павлюк и старый артист. Артист давно уже оставил актерскую деятельность и в кругу бывших коллег проводил свое свободное время, которого у него теперь было в излишке. Он был убежден в том, что своим молчаливым участием делает важное и нужное дело.
Присутствие автора, так же как и актера-пенсионера, было излишним, но этого никто из них не замечал. Последние дни Антоном Петровичем овладело тревожное чувство, настойчиво гнавшее его из дома и принуждавшее высиживать до конца каждую репетицию. Волнение его и беспокойство не проходили и в театре. П у с т о т а зала давила, казалась бесконечной, и к концу репетиции он ужасно уставал, сидел какой-то сникший.
«Человек и огромный непознанный мир… Цивилизация… Шаг за шагом…» — выкапывал он из памяти обрывки мыслей, которыми хотел заслонить то, что его волновало. Но даже эти философские высказывания, взятые из пьесы, не помогали, и это приносило его душе еще большее смятение.
Пьеса должна была воссоздать первобытную эпоху. Но как раз этого и не происходило. Была только толпа утомленных людей, двигавшихся по авансцене… Сегодня все потеряло свою значимость — люди, пространство, века… На передний край его сознания выступила вдруг прозаическая картина, в центре которой стоял его сын Сашко, а отсюда — и вся драма личной жизни. Правда, последнее обстоятельство присутствовало постоянно и существовало в памяти только как далекое воспоминание, но сегодня оно обрело реальную ощутимость.