Жена отнеслась к Татьянке совсем по-другому — она была счастлива тем, что сын уже вырос, что дружит с девушками, и охотно выполнила ироническую просьбу мужа: «Угости невестку». Она угощала гостью черным кофе с мороженым, расспрашивала о делах, а когда Татьянка ответила, что она не помнит своих родителей, подсела к ней поближе и заговорила ласково, по-матерински:
— Приходи к нам почаще… Вот книги, Антон Петрович любит книги, и Сашко тоже много читает… Садик у нас хороший…
Сашко охотно принялся знакомить гостью с хозяйством. У шкафов задержались недолго, потому что здесь их сопровождала мать; прошли в сад, тянувшийся узком полосой до самого дома, где жил Онежко. Сливы уже налились, яблоневые ветви гнулись к земле под тяжестью зреющих плодов, а Сашко ходил меж деревьями гоголем и, балуясь, надкусывал низко висевшие над землей яблоки, морщился, а Татьянке говорил:
— Попробуй. Как мед.
— Даже зубы сводит, — смеялась она.
— Губы слипаются, такие сладкие.
Девушка усмотрела где-то красную сливу, показала пальцем, а Сашко тут же: «Хочешь?» Ловко взобрался на ветвистое дерево и снял полусозревшую сливу, но она оказалась червивой.
— Придешь через неделю — угощу спелой, — пообещал Сашко.
— Так уж и через неделю, — усомнилась Татьянка.
— Ты знаешь, что делает солнце за один день?
Прошли к небольшой беседке, напоминавшей копну сена (Антон Петрович выбрал сам такую примитивную сельскую архитектуру — для экзотики). Здесь был столик, плетенные из лозы кресла и густая тень, создаваемая разросшимся виноградом. Увидев Антона Петровича, хотели повернуть назад, но тот сказал:
— Идите, идите.
— Извините, вы работаете, а мы… — смутилась девушка, — мешаем.
— Здесь все мешает.
Спрятал блокнот и пошел меж деревьями к дому. Татьянка вслух подумала:
— Сердится.
— Что ты? — успокоил ее юноша. — Он добрый. Никогда не ругает ни меня, ни маму.
— А я такое брякнула — сватаюсь…
— Калач за калач, — рассудил Сашко тоном мудреца.
Эта мудрость не перечила и Татьянкиной правде.
— Старшим тоже никто не давал права обижать, — проговорила она, как бы снимая с себя вину.
— Я всего один раз видел его обозленным — когда сестра сказала, что выходит замуж. Тогда крича-а-ал!..
Девушка вздохнула:
— Счастливый ты, Сашко.
— Гм… счастливый. Заботится как о маленьком. Мама уже и поругивала его: до каких пор он у тебя младенцем будет? Боится, что нос расшибу.
— Поэтому и счастливый.
Сашко уже не возражал, но в душе остался при своем мнении. Только сказал:
— Чужое всегда милее.
Это относилось как к судьбе Татьянки, которой он как будто ни в чем не перечил, так и к судьбе его собственных родителей, которые часто жаловались: голод, подполье, война, концлагерь, но на такую судьбу (это же романтика!) Сашко охотно променял бы свою обеспеченную жизнь, серую, как ему казалось, будничность.
Сидели друг против друга, держались через стол за руки. Были счастливы. А у них над головами синело чистое небо, в его вышине самолет беззвучно вычерчивал белую линию, будто тянул белым мелком полосу по синей доске — половинил небо на две равные части: одна, Татьянка, тебе, а другая мне, Сашку. А как же иначе, если мечта о счастье исходила не из лихолетья отцовской юности, а из теплого мирного дня, когда жизнь накрыла стол достатком.
— Дети! — донесся из дома голос матери.
— Мы здесь, мама.
— Ужинать!
(Самолет пошел к горизонту, до конца дотянув белую межу. Татьянка, по праву девушки, тебе выбирать, какую половину? Кажется, одна чуть побольше…)
— Опять!.. — поморщился Сашко. — Завтракать… обедать… ужинать…
Пытаясь показаться девушке самостоятельным, Сашко пренебрег желанием поесть и ответил:
— Еще немного посидим.
— Может быть, в сад принести?
— Не надо, мама. Разве я маленький?
— Ну, смотри.
Сашко поглядел еще раз на белую линию в небе и восхищенно сказал:
— Как красиво! Если бы вот так полететь, полете-е-еть… на какую-нибудь планету… А что, если возьму да и не подам документы в театральный?..
— А я хочу только в театральный.
Спустя какое-то время мать принесла ужин к ним в беседку. У них уже давно установилось правило: что бы там ни было, а Сашко точно должен был придерживаться режима питания, потому что рос слабым, и Антон Петрович тщательно выполнял советы врача: режим — основа здоровья.