— Я знаю.
— Однако одного вы не учли.
— Что именно, Гнат Павлович?
— А то, что эта дорога проходит на глазах у людей… И вам надлежит вернуться… домой… К мужу… Кажется, у вас есть муж, это верно?
Женщина чуть-чуть смутилась, опустила глаза и, не зная, что ответить на это, принялась острым носком модного сапожка разгребать снег.
— Вы не так меня поняли… — И снова опустила глаза. — Вы меня можете простить?
Онежко вздохнул:
— До свидания.
Пошел, не оглядываясь, а отдалившись, поворачивая за угол, оглянулся и увидел Лесю Васильевну, стоявшую на том месте, где они расстались.
На следующей репетиции она снова была какой-то одеревеневшей.
— Что с вами произошло? — спрашивал режиссер. — На предыдущих репетициях у вас получалось лучше.
— Не знаю, Семен Романович.
— Ну, давайте еще разок. Только не держитесь, как школьница на экзамене. Раскованнее, раскованнее… Ну, начали…
Леся набрала полную грудь воздуха, словно собиралась нырять в воду, напряглась.
Но опять не получалось. Ни в этот, ни на следующий день, ни через неделю. И вдруг внезапно… Все были удивлены таким скачком. Все, но только не Савчинец и, безусловно, не Онежко.
А было вот как.
После той встречи, когда туча воронья перелетела к заводскому району и на проталине темнела вода, отражая в себе вечернее небо, Онежко позвонил Савчинцу.
— Ну, что? — спросил он довольно сухо, тоном, каким спрашивает строгий отец своего провинившегося сына-подростка.
Трудно сказать, на что рассчитывал Онежко после такого вопроса, по меньшей мере, вероятно, думал услышать в ответ невразумительное бурчание. Однако в трубке щелкнуло, и послышались гудки. Онежко еще раз набрал номер Савчинца и спросил: «Что это значит?» И снова в ответ гудки положенной на рычажок трубки. С ним явно не хотели говорить. Пересиливая свое оскорбленное самолюбие, Онежко в третий раз набрал номер. Когда ему ответили, он сказал:
— Ну, добрый вечер…
— Доброго здоровья, Гнат Павлович. Это ты пробиваешься?.. Здесь кто-то со мной решил позабавляться…
— Не смейся, ты же прекрасно узнаешь мой голос.
— Возможно, но иногда бывает так, что лучше и не узнавать.
— Вон как! Это почему же?
— Приятнее все же сохранить мнение о приятеле как о порядочном человеке.
— Ты философ.
— Может, заглянешь на часок? — спросил Савчинец.
— Нет.
— А жаль. У меня славная компания.
— Спасибо. Для хорошей компании требуется соответствующее настроение.
— Настроение появится, заверяю тебя.
— Только не сегодня.
— Кстати, с тобой хотят поговорить. Передаю трубку.
Онежко узнал по голосу Лесю:
— Приходите, Гнат Павлович, здесь и мой муж, он восторгается вашим талантом.
Онежко решил, что его разыгрывают, и положил трубку.
Уже было совсем поздно, когда, после ухода гостей, позвонил Савчинец, и у него с Онежко состоялся настоящий мужской разговор, правда, и он не поставил все точки над «i». Онежко никак не мог поверить, что вокруг него не происходит какого-то продуманного, организованного завистниками наступления на его авторитет, на его имя.
— Ты детям эти сказки рассказывай, — возражал он Савчинцу. — Леся, видите ли, боится… Рога у меня выросли, что ли?
— Именно рога. Вот и бодаешься, а я с тобой по-дружески…
— Ну, знаешь ли, я не нянька…
— Да, но, кажется, и тебе когда-то носик утирали. Или забыл?
Онежко взорвался — наступили на больную мозоль, упрекнули! Но, может быть, оттого, что слишком хорошо запомнилась давняя неприятность, сумел подавить в себе упорство.
— Дорогой Карл Карлович, я работал, а не крутил хвостом, — ответил сдержанно. А как ему в этот момент хотелось дать полную волю своему голосу!
— Знаю, но ведь и она отчаянно работает.
— Бегает… по квартирам… Извини, Карл Карлович… В мои моральные нормы это не укладывается…
— Это, если хочешь, не так легко — бегать по квартирам. Молодой женщине…
— Не каждой…
На этом разговор и закончился.
Онежко не спалось.
Среди ночи сел за пианино и бездумно нажимал на клавиши. Перебирал мысли, шел шаг за шагом к началу своего актерского пути. «Кажется, и тебе тоже когда-то утирали носик…» Нет, Онежко, конечно, этого не забыл. Но он вгрызался зубами, вцарапывался ногтями, играл каждым мускулом. Сам вгрызался! Не бегал к заслуженным за поддержкой. А она… Ославит на весь белый свет: любуйтесь — Онежко с вертихвосткой связался! А у самого дочери старше ее.
Ударил двумя руками по клавишам, и раздался резкий, режущий ухо звук. Это привело его в себя. Печь давно остыла, и в комнате было холодновато. Он быстро разделся, лег в постель под одеяло. Настольную лампу выключать не стал — розовый цвет абажура создавал обманчивое впечатление тепла.