Белая кровь на рассвете напоминает о следах синего дьявола на берегу, о котором мне рассказывал Теофиль, и которого никто и никогда не видел и от которого остались только эти синие следы, которые океан будет смывать целую вечность.
На столе, заваленном бумагами и фотографиями, в коробке, спят диапозитивы. Вчера мы видели на одном из них появившуюся из ниоткуда женщину-птицу. Появившись утром, вечером она уже исчезла.
Спите, несбывшиеся будущие фотографии, храните свои великие секреты, спи, женщина-птица в своём волшебном зачарованном лесу, откуда ты пришла на короткий миг, чтобы поздороваться с нами! Ещё слишком рано, и зачарованный волшебный лес спит.
Спящее утро не больше не прячет свои разгаданные тайны: здесь, в большой кухне, есть корабль и море. Их можно увидеть только вечером, когда в маленькой студии выключен свет и горит только свеча.
Спи, корабль, спи, море! Скоро мы встретимся и будем вместе. Сегодня утром мы уезжаем на каникулы. Последний глоток холодного молока ещё более огромный, чем океан, который ждёт нас, уже сегодня. Там, где линия горизонта приближается к нам, когда мы едем на каникулы.
Снаружи капли вечности падают, отдаваясь эхом в своём сне чтобы не разбудить никого, чтобы не проснуться. Спи, вечность! Спи, слушая колыбельную рассвета. Ещё слишком рано. Вокруг нас, огромный город спит, уютно свернувшись между Дверями * (Двери — остановки в Париже, которые в былые времена обозначали границы города. Через эти двери осуществлялся выезд и въезд в город. Всего Дверей в Париже сейчас 69, и за ними находятся автотрассы, ведущие в город и из города, а многие названия Дверей соответствуют и конечной остановке парижской линии метро. В давние времена (примерно в 18 веке) Двери находились на правом и левом берегу Сены и их было 9 на правом берегу и 8 на левом. Примечание автора).
Спи, большой город, ещё слишком рано! Слушай колыбельную рассвета, слушая новый день, который приходит. Сегодня мы будем на каникулах. Вдвоём. На берегу моря. Восхитительное и волшебное «завтра», которое начинается сегодня и закончится после захода Солнца. Сегодня мы будем на каникулах.
Глава 4.
Мы проснулись до рассвета в феврале месяце, и в торжественной тишине были слышны только капли растаявшего дождя, играющие на плитах бассейна. До наступления дня каникулы начались, — уже тогда, когда Теофиль разбудил меня, легонько приласкав.
***
Мы приехали на вокзал Валони.
Небо было облачным, и облака напоминали высокие заснеженные горы, никогда не знавшие лета. Небо, «небесно-голубого» цвета, прорывалось ослепительными брызгами среди их заснеженных обледеневших вершин. И небесные облака отражались в ослепительно-яркой изумрудной зелени Земли, от которой рябило в глазах.
Непривычная зелень щекочет глаза и от неё даже щиплет в носу, как от запаха долгожданного первого снега.
От снега в небе, где на вершинах вечных гор тибетские монахи смеются над поднебесным миром.
Снег в поцелуях Теофиля и в кроваво-красном вине; мы празднуем наш приезд.
Потом я осталась в кафе, когда Теофиль ушёл на рандеву с нотариусом, и пустая чашка из-под кофе осталась рядом со мной, и я смотрела в окно, выходящее на церковь под лёгким свежевыпавшим снегом. Улыбающийся официант пришёл к моему столику и забрал пустую чашечку кофе, ничего не говоря, а снаружи снег перестал падать, и церковь возносила в пронзительно-синее небо свой тонкий острый шпиль, потемневший от пролетевших над ним многих столетий. И больше почти никого не было в маленьком уютном кафе Валони этим ранним ясным и снежным утром. И только улыбающийся официант стоял за стойкой бара, — когда счастье приходит, оно может принять какую угодно форму и проявляться в любых мелочах.
Наконец Теофиль вернулся.
Оценив ситуацию, он взял её под контроль, заказав у официанта ещё две чашечки горячего кофе с двумя стаканами воды и маленькими печеньками в хрустящей обёртке, и предложив мне после обеда в ресторане пойти в ту самую церковь, которую так хорошо было видно из окна кафе. Мы смеялись ни над чем и надо всем, в том числе и над меланхоличной собакой пары пожилых англичан, которые устроились за соседним столиком, — кто-то проходя мимо или наступил псу на хвост или дал пинка той же самой собаке, подробности мы почему-то не заметили, и псина совершенно философски решила никак не реагировать на произошедшее, она просто поднялась, посмотрела вслед прошедшему мимо неё недоразумению, а потом снова улеглась под столом. Мы рассказывали друг другу, что бы мы сделали на месте этой собаки, наливая себе ещё по бокалу рубинового вина, в котором отражалось и играло нормандское снежное утро под очистившимся снежным небом.