По вечерам, когда становится темно и ночь опускается над Парижем, мы подолгу сидим, не зажигая свет, при свете свечи, и в ночном полумраке начинался прилив. Прилив, сменяющий отлив далёкого моря.
***
«Как же всё-таки хорошо…» — прошептала я, прижимаясь к Теофилю. Новый порыв ветра ворвался в единственную крохотную комнату и задул свечу. На ощупь Теофиль нашёл в темноте зажигалку и снова зажёг свечу, и время снова продолжило свой бег.
«На следующей неделе мы поедем на каникулы, — сказал Теофиль, кладя зажигалку в пепельницу, стоявшую на вытертом и затёртом старом ковре рядом с оплывшей свечой в бронзовом подсвечнике и помятой бутылкой воды.
«Мы вернёмся в Шербург?» — спросила я в предвкушении.
«Нет, я нашёл домик для каникул в маленькой деревушке, ты увидишь, там очень здорово и красиво. Повсюду очень много цветов, кстати, деревня называется Барфлёр. (по-французски слово «цветок» будет «fleur», а деревня называется Barfleur. Примечание автора.)
***
… Почти два года спустя ничего не изменилось, и как только мы вышли из вокзала, сразу почувствовался морской ветер, донёсший до нас запах водорослей, и чайки, всё так же сидевшие на крыше вокзала, кричали, как в день нашего отъезда в конце февраля, два года назад.
***
Последний день перед каникулами. Мы сидим в маленьком уютном парижском кафе в восемнадцатом округе, неподалёку от сквера, разбитого под Монтмартром, и если его обогнуть, то перед нами вознесётся высокая лестница, взлетающая на Монтмартр в его головокружительном и тенистом подъёме. Там, где-то неподалёку, с другой стороны у подножья Монтмартра, Теофиль мне говорил, можно купить красивые ткани для моей будущей квартиры, — мы уже заранее знали, что это будет парижская студия. И тоже в восемнадцатом округе, неподалёку от студии Теофиля. Один раз я ходила туда с Теофилем, потому что он хотел что-то купить для себя; для чего ему нужна была какая-то ткань, я не спросила, а он не стал говорить; в конце концов он так ничего и не купил, но зато я провела замечательный день рядом с ним. Красивые марокканские и голландские ткани с яркими оттенками и красками лежали на прилавках. Это было неподалёку от остановки Барбес, а неподалёку — фуникулёр Монтмартра к метро Аббесс. За другим столиком сидит молодая супружеская пара с маленькой девочкой; как её звали? Элли или Элла? Родители смеются над чем-то и зовут свою дочь, и девочка тоже над чем-то смеётся. Скорее всего, её звали бы скорее Элли или Элья, потому что Элла, это ведь даже не имя на французском языке. (Элла на французском — Ella, а «elle a» — «у неё есть». Произносится абсолютно одинаково. Примечание автора). *
**
Прямо над нами поднимается резной веер акаций.
Переплетающиеся ветви над нашим столом отбрасывают причудливую тень, и Солнце играет в зелёном окошке в форме сердца. Мы вдвоём смотрим на сердце и фотографируем его. Мы пьём кофе и думаем о завтрашнем дне. Завтра — каникулы. Я думаю о том, что сегодня вечером я никуда не уйду. Во-первых, потому, что некуда, — и во-вторых и в самых главных, завтра мы уезжаем в Нормандию, рано утром. Сердце акации исчезло последним. Просто Солнце, пробивающееся сквозь листву, спряталось за тучи, которых из кафе под резными кронами акаций не было видно. Пасмурно не стало, и на небе не было туч, только облака, но вот сердце уже не было видно. И оно больше не согревало и не светило. В течение нескольких секунд или минут мне казалось, что вместо Теофиля был кто-то другой, очень хорошо и очень давно знакомый, уто вызывал у меня при этом какие-то незнакомые мне, но очень сильные и приятные чувства. Этот неизвестный кто-то ничем не был похож на Теофиля, но я тогда так и не смогла ничего понять. И я чувствовала, что это всё было где-то очень давно и далеко, в каком-то совсем другом мире, в который я больше не попаду, и в который меня попросту не пустят. И я сама не захочу туда попасть, — потому что кто захочет попасть в то место, о существовании коорого он даже не подозревает?
Постепенно я перестала чувствовать его объятия и прикосновения, и приятное поглощающее тепло его тела сменилось солнечным теплом. И я снова оказываюсь за столиком в кафе, — напротив Теофиля, как мы всегда с ним садились, никогда не рядом друг с другом и всегда только напротив. Солнечные лучи падают на столик с двумя пустыми чашечками из-под кофе, пробиваясь сквозь сердце акации. Внезапно я поднимаюсь, подхожу к Теофилю и крепко целую в щёку.