Это был первый раз, когда он захотел рисовать в моём присутствии, когда я была совсем близко от него, пусть даже на втором этаже, и я очень ценила это новое доверие.
Каждый готовился по-своему, и даже я, хоть и никогда не рисовала, чувствовала свою непосредственную причастность.
С утра Теофиль начал готовить всё, что ему пригодится и будет необходимо для ночного сеанса, без конца повторяя мне, что ни при каких обстоятельствах я не должна буду спускаться вниз, пока он будет рисовать. И каждый раз я повторяла ему, что ни за что не спущусь, слишком польщённая тем, что я принимала за «доверие».
«Если тебе что-то нужно, бери всё сейчас, чтобы потом тебе ничего внизу не понадобилось. Ты обещаешь мне, что не спустишься?»
«Да, обещаю, — повторяла я. — Это похоже на сказку о Мелюзине и её секрете, правда ведь?»
«Да. если хочешь. У каждого есть в жизни что-то, что он бережёт только для себя одного. Это его заповедный сад, его тайна.»
В ночь Теофиля, ночь рисунков была гроза, — первая, которую я видела в Нормандии и самая значимая в моей жизни. После того, как я приняла душ, я наклонилась над лестницей и увидела на стене тень Теофиля, рисующего за столом. Сначала тень слушала музыку, которую я не слышала, а потом она взяла тень пастельной краски-палочки. Путешествие началось. На улице, в саду, в окне и в маленьком слуховом оконце гроза тоже началась. Игра света и тени на плотных чёрных листах бумаги Теофиля. Игра света и тени за окнами. Время от времени синяя вспышка молнии разрывала кромешную тьму, и огромные розовые цветы под окном казались побледневшими, и они стучали в окно, словно ожидая, что их укроют в непогоду. После краткой ослепительной вспышки, во время которой мне казалось, что ночные небеса подмигивают, молния снова гаснет и всё погружается во тьму. Там, внизу, тень Теофиля продолжала рисовать пастельными красками, и линии, — красные, синие, голубые, сильные и яркие, создавали коробку…в которой прятался именно тот барашек, которого он искал, и ради этой восхитительной и долгожданной находки всё и начиналось.
***
Ночью мы заснули очень поздно.
После прогулки на пляже, когда уже начало постепенно темнеть, мы не увидели, как начался прилив, и в темноте был риск того, что мы будем выбираться на берег, скрывающийся в опускающихся сумерках, уже в прибывающей холодной воде. «Я думал, что сейчас отлив, — сказал Теофиль, идя впереди меня к выходу из пляжа, темнеющему в наступивших сумерках, — быстрее, а то мы здесь намокнем!» Когда мы поднялись, пляж уже полностью скрылся под водой, и на том месте, откуда мы ещё совсем недавно любовались закатным небом и морем, уже плескались тёмные волны. Быстро пройдя по непривычно тихой и опустевшей деревне, мы наконец вернулись к нам. Мы ужинали с открытой дверью и включенным на нижнем этаже светом, глядя на маленькую площадку перед домом, которую заливало бесформенное пятно жёлтоватого света от качающегося маленького фонаря.
Ночью, когда Теофиль спал, я проснулась. Я смотрела в окно, — там была глухая ночь, какая бывает только в момент межвремения, — дом напротив виднелся в неясном свете, как будто сквозь тодщу морской воды, и ветка герани пугливо и настороженно смотрела в окно, с замершей длинной веткой, как с поднятой рукой. И только потом, несколько лет спустя, я узнаю о том, что, сама того не зная, я проснулась в самое опаснов время суток, — в Час Быка* (Час Быка — это приблизительно четыре часа утра. Довольно странное и неприятное время, в которое лучше не оказываться на улице или просто не у себя. Примечание автора), который на самом деле не шёл ни в какое сравнение с Часом Волка, о котором было рассказано много историй и легенд. И уже совсем в другое время, в другом месте и, как мне потом покажется, уже в другой жизни я совершенно случайно вспомню про это случайное ночное пробуждение, которое, как мне потом уже покажется, произошло со мной совершенно в другой жизни и в другом измерении.
Чайки молчали, — должно быть, они спали на своём далёком Птичьем Острове, который мы иногда видели с берега и до которого людям не было никакого дела. Сейчас остров, погружённый в предрассветную темноту, был в безопасности, отрезанный от земли сильным приливом. Море спало, совсем близко от нас, время от времени вздыхая, невидимое, — только редкие сонные шлепки волн нарушали тишину, когда море ворочалось и вздыхало во сне. Одна из чаек вскрикнула во сне на своём острове; наверное, птицам тоже снится что-то, или кто-то невидимый подкрался к спящему Птичьему Острову, выйдя бесшумно из спящей смоляной чёрной воды без единого плеска. Ночь. За дверью еле различимые шорохи, хотя в ночи не видно никаких следов присутствия человека, и только цветы эглантина подрагивают от свежего ночного ветерка. Кафе «Морская чайка» в порту погружено в тишину и сон.