«Я ничего не сказала, только то, что если КАДА выставит меня за дверь, я буду звонить «115». Надеюсь, ты именно это хотел услышать?»
«Да, знаю-знаю, — простонал Теофиль, — ты это говоришь просто так, а потом ты скажешь (здесь он пропищал противным жалобным голосом, которым, наверное, в кукольном театре должен был бы говорить униженный и оскорблённый Петрушка), ах, Теофиль, мне некуда идти…»
«Что это всё значит?» — несмотря на солнечную и тёплую погоду, мне внезапно стало холодно, и прекрасное предвкушение долгожданных каникул улетучилось.
«Куда ты тогда пойдёшь? — Теофиль злился всё больше и больше — Ко мне же, разумеется! И этот номер у тебя не пройдёт, я тебя предупредил с самого начала, если ты надеялась, что что-то изменится, то это не изменится никогда! Я тебя всегда предупреждал, с самого начала, что мы никогда не поженимся и никогда не будем вместе!»
«Да, действительно, — безразлично ответила я, — признаю, в самом начале я сделала глупость, потому что вовремя не отреагировала. Я не должна была ничего этого терпеть. Вообще. Не. Терпеть. Ни-че-го. И ничего не понимать. И сказать тебе о моём намерении сразу же.»
"И не думать о твоих чувствах, — подсказал мне неожиданно внутренний голос, от ясного и безэмоционального шёпота которого сразу же обдало жаром и стало как-то тяжело в животе и в голове, а окружающие меня краски стали на полтона темнее и ярче — точно так же, как и ты никогда не думал о моих. Ты бы не только пережил бы это, ты бы этого и не заметил. Проблема в том, что на тот момент этого не пережила бы я."
И если кто-то по прошествии многих лет всерьёз сожалеет о том, что он чего-то не сделал, я начинала жалеть о том, что делала что-то. А не нужно было, на самом деле, делать ни-че-го. И неправда, что у меня был очень когда-то и хоть раз богатый выбор, а я выбрала не то, что было нужно, — выбирать было попросту нечего. Не из чего. Не из кого. Некого. Да и незачем. Нужно было просто жить, не задаваясь вопросами, ни как, ни для чего это нужно делать. И всё, чего от меня требовалось жизни — это бездействие. И жить просто потому, что нет медицинской причины умирать. И эта пословица «если бы молодость знала, если бы старость могла», на самом деле означает и содержит в себе только одно: тоску. Если бы молодость знала, что от неё в этом мире и в этой жизни не нужно ничего, и если бы старость могла не вмешиваться никуда и ни о чём не мечтать, потому что и это тоже не нужно. Как и всё, что они могли бы дать жизни взамен на всё то, что она не дала им. Великая расточительность жизни, дающей людям сполна все стремления, чувства, способности и качества, для которых никогда не будет предоставлено самого главного: повода — и возможности.
Мне совершенно не хотелось продолжать разговор, — а больше всего не хотелось даже случайно успокоить Теофиля и ободрить, приводя неоспоримые доказательства того, что я скорее буду спать в метро или под мостом, чем приду к нему, хотя бы на одну ночь.
Пусть поприслушивается по вечерам с замиранием сердца к шуму лифта, пусть он ему слышится везде, даже в шуме воды в душе или в шуме включающегоя компьютера, пусть по утрам, когда он пойдёт в кафе, он будет шарахаться от собственной тени, потому что даже в ней ему будет казаться, что за ним с видом побитой собаки плетусь бездомная я, и сейчас я буду пытаться сделать вид, что оказалась рядом с ним совершенно случайно, как я так уже много раз делала раньше, чтобы урвать хоть пару часов его присутствия.
Пусть попереживает ещё, пусть отключит телефон, даже с риском пропустить звонок от кого-то другого, пусть не открывает дверь никому, даже тем, кто не я.
Пусть ему снятся кошмары с одним и тем же сюжетом, что он случайно оказался со мной лицом к лицу.
Пусть переживания за самого дорогого для него человека отравят и испортят ему каждую секунду предстоящих каникул, — и я уж точно ничего не сделаю для того, чтобы облегчить его страдания.
Я буду предполагать, что в моё отсутствие ты страдаешь, и от этой мысли мне будет…приятно.
***
Поезд, до сих пор беспечно и радостно мчавшийся на каникулы, внезапно вздрогнул, и его движение стало легче и каким-то более укачивающим, как в неисправном лифте, который не может остановиться и без конца сам по себе катается между этажами. Дрогнули и покрылись рябью изображения пассажиров, и солнечный свет, падающий в окно, стал тусклым и напоминающим свет множества свечей. Плавно и незаметно, как смерть, натсупившая во сне, начался переход в анти-мир. И поезд-признак, несущийся по давно не существующим рельсам, казалось, навсегда застрял в своём последнем прижизненном движении, от которого смерть уже никогда не сможет его освободить, потому что оно началось ещё при жизни. И поезд-призрак будет вечно ехать по направлению к анти-каникулам.