Усталость.
Пустяковый симптом смертельной болезни: перед тем, как мы снова пехали на каникулы, директор КАДА выставил меня за дверь. И нет, вовсе не из-за каникул, а из-за того, что вместо того, чтобы получать все административные письма в КАДА, я получала их у Теофиля. Теофиль сам мне сказал сделать так, чтобы перевести всю мою почту к нему.
Только тот факт, что он осознал свою ошибку, не менял абсолютно ничего.
Мир Теофиля находился в опасности.
И уже поэтому он готов был простить самому себе абсолютно всё, причём заранее.
И он прощал.
Собирая все свои вещи, я чувствовала себя возбуждённой и довольной, как девочка, у которой возникла возможность безнаказанно прогулять школу. И хотя будущее не представлялось мне вообще никак, полностью погружённое в густой туман, в котором нельзя разичить даже расстояние, тихий голос ободряюще и задорно шептал мне на ухо: «улица неподалёку!»
И вдобавок, мы собирались поехать на каникулы.
Он чувствовал себя так, будто на него напали, и по той жк причине начинал нападать тоже.
«Куда ты теперь пойдёшь?»
Хороший вопрос, об этом я ещё не подумала.
Свобода, которая наконец-то открывалась передо мной, должна была найти новые и подходящие точные слова, — а также адрес. Чтобы успокоить Теофиля.
«Ноэми, — начал Теофиль, всё больше и больше беспокоясь, — я сказал тебе ещё в самом начале, что я не хочу, чтобы ты пришла ко мне жить, и я буду всегда придерживаться этого, мы согласны?»
Слово «понятно» было произнесено с угрожающей интонацией; она почему-то вызвала у меня лёгкое ощущение холода, хоть я и не поняла, откуда он происходил. Ему самому всё было ясно, и он всегда был согласен с самим собой. Полная гармония. И ему было абсолютно неинтересно, была я с ним согласна или нет.
«Я тоже не хочу жить с тобой. Я знаю, каким ты становишься уже на второй день», — ответила я Теофилю, и ему мой ответ совершенно не понравился.
«Ты только говоришь так, но потом всё равно попробуешь сделать. Я уже вижу, как ты к этому готовишься. Ты сделаешь вид, что звонишь в «115» (* бесплатный локальный французский номер для тех, кто оказался на улице), а потом придёшь ко мне, потому что тебе некуда будет идти! А ты помнишь все те разы, когда ты приходила увидеть меня в течение недели, когда это не планировалось? Ты меня беспокоишь!»
***
Но время проходит.
Счастье сияет. Счастье настолько сильное, что оно обжигает мне пальцы.
Мы проводим вместе четыре дня в неделю. Наконец-то тихая гавань; туман рассеялся и из-за туч вышло Солнце, и новый мир, вышедший из тьмы, казался сказочно прекрасным.
Четыре дня в неделю я провожу с Теофилем, и три дня в неделю в отеле.
***
Скоро придёт весна. Весенний ветер уже размёл тучи, пробудил голые ветви.
Молодые птицы, уже не птенцы, дерутся на лужайках, сочащихся первым соком. Голуби подбирают на земле упавшие древесные почки и срывают их с набухших светящихся веток.
Время поменялось, и свежий ветер принёс новости.
Со времён последних каникул я была беременной — и нашла убежище у Сестёр Францискиек. Теофиль был доволен, — я не делала вид, что звоню в «115», потому что в этом просто не было необходимости. И я не оказалась на улице, — следовательно, для него не было никакого риска услышать стук в дверь, на который он всегда реагировал своим фирменным разочарованным вздохом-криком из комнаты, что я всегда очень хорошо слышала перед ещё закрытой дверью. Собственно, такой вздох разочарования Теофиль позволял себе время от времени, когда я приходила на им же назначенное свидание, но минута в минуту, вместо того, чтобы вежливо опоздать, хотя бы на полчаса.
Мальчик, которого я ждала, мы решили назвать Матью.
С самого начала беременности я отдалённо чувствовала, что что-то меняется или скоро изменится так, что это всем будет видно, хотя в тот момент я ещё не понимала, что именно происходило. Разумеется, эти изменения будут связаны с появлением на свет Матью, и как незаметные подводные течения, исподволь и ещё незаметно даже для меня они уже готовились, — изменения не только тела, связанные с беременностью и грядущими родами, но и мировоззрения и, возможно, самой души. Но гладь воды ещё была безмятежно-гладкой и спокойной, и будет оставаться такой ещё долго, пока медленно, но еобратимо не произойдут самые важные изменения, связанные с грядущими переменами в моей жизни. И тогда ещё никто, включая меня саму, даже ен подозревал, что скоро старый мир рухнет, прежние устои, кажущиеся незыблемыми, пошатнутся до самого основания, и из-под обломков старого мира появлюсь новая я, о сущестоввании которой я тогда ещё не подозревала.