«Ля-ля-ля-ля Марилин убийца, Захотел он в Калифорнии селиться», — доносилось до меня, неузнаваемое и искажённое. Но Теофилю это всё нравилось, — или, вернее, нравилось даже это. И на маленькой сигарообразной штуковине ритмично мигал огонёк, — МР3 снова работал. Огонёк несколько раз мигнул и погас. Новые батарейки, купленные днём, не выдержали драмы, в которой, казалось, Марилин пытался уйти от судьбы? От возмездия? От воспоминаний? От самого себя? И кто-то — или что-то — продолжало искать его, невидимое, неосознаваемое, непрерывно следующее за ним на грани восприятия повсюду, где бы он и был, настолько размытое, что нельзя было уже точно сказать, где было это таинственное что-то, — где-то наверху, на самой высоте, где от него отвернулся бог, оставив только пустые небеса, или где-то внизу, где не было ни ада, ни самого дна.
«…Это был вечер, как сейчас, — продолжл Теофиль, набивая трубку, — с тех пор старуха осталась совсем одна и продолжала жить в том же самом доме, где она жила раньше со своим мужем и их двумя сыновьями. Это был дом старый и странный одновременно. Например, один раз мы приехали в этот дом после смерти бабушки Марины, когда одинокая старушка уже умерла, и мы увидели одну дверь, которая была закрыта; мы попробовали открыть её всеми ключами, которые был в доме и хранились в одной связке, которая принадлежала старухе, и ни один ключ не подошёл! Дверь не открывалась. А потом, когда мы просто толкнули дверь, на внезапно открылась, сама по себе! Она даже не была закрыта на ключ, представляешь?
Мы хотели остаться там надолго, потому что это были каникулы, и мы выбрали себе спальню; и в ту же самую первую ночь мы проснулись оба, потому что кто-то тряс кровать, на которой мы лежали! Невозможно ни уснуть, ни просто лежать! И то же самое во всех остальных комнатах. Даже если никто нас не будил, всё равно мы просыпались от ощущения, что кто-то стоит рядом с кроватью и смотрит на нас. Временами у меня было ощущение, что там…много народу. Может быть, старуха после своей смерти осталась там со своим мужем и сыновьями, умершими задолго до неё?
В конце концов мы выбрали для остатка каникул маленькую комнатку служанки, на чердаке. Это была молодая женщина и она не умерла. Она просто уехала.»
Сидя в алькове, я слышала за спиной вернувшиеся звуки далёкого праздника музыкального вечера; оглушительный шёпот, мало чем напоминающий праздник, казалось, хотел рассказать о чём-то или дозваться до кого-то, кого больше не было рядом и кто не мог услышать.
«А что случилось потом?» — спросила я Теофиля.
«А ничего. Потом мы всё-таки были вынуждены сократить наши каникулы и уехать, потому что в том доме всё равно постоянно происходили какие-то странные вещи. И это тоже был туманный день, когда мы уезжали. Поэтому я и сказал, что в такой туман лучше не выходить из дома, и уж тем более не садиться в машину. Похоже, в такие дни привидения особенно беспокойны, и мы просто собрали все наши вещи и уехали. И тоже на машине.»
"Да уж. - подумала я - Я бы на месте Марины уговаривала бы тебя не прекращать каникулы, а найти какое-то другое, более спокойное место. Не потому, что я так люблю признаков, - а потому, что мне не захотелось бы расставаться с тобой. Потом сиди и жди, когда ты снова позвонишь мне и пригласишь к себе. А так - каникулы, и мне вместе и неразлучны, и ничто не разлучит нас... кроме завершения каникул. Похоже, Марина никогда не была похожа на меня, - да и никто другой не был на меня похож.
А я бы пошла на всё, лишь бы не потерять каникулы - и тебя. Я держалась за тебя и за каникулы, как утопающий держится за прочную соломинку, которая удерживает его на плаву. А я, может, и была утопающей.
И только я одна боялась остаться без тебя и быть без тебя, - для остальных это никогда не было проблемой".
Маленькая лампочка полукругом, служившая в темноте ночником и прилепленная на стене как ласточкино гнездо, рассеивала мягкий жёлтый свет из зернистого плотного стеклянного абажура. Теофиль встал с помятой постели, заправленной толстым одеялом по случаю сырых и холодных ветреных приморских ночей, и начал спускаться на первый этаж.
Деревянные дощечки поскрипывали под каждым его шагом, пока он спускался на кухню, находящуюся за холлом, откуда лился весёлый голубоватый свет маленького плеера для дисков: Матью смотрел свой самый любимый на тот момент фильм «Помпоко».
Он рассеянно посмотрел на своего отца, прежде чем снова уткнуться в экран, где тануки продолжали придумывать свои хитроумные планы по войне с людьми, которые, как они считали, захватили их территорию, и не собирались останавливаться на достигнутом.