"Вот это и есть настоящая любовь, в твоём исполнении", - скзаала я спокойно, и мне показалось, что эта фраза прозвучала, как подписанное окончание всего.
Тут же память услужливо подкинула мне пошлую фотографию, случайно найденную в интернете, - улыбающаяся карикатурная голова мужчины, котрый высовывает неестественно длинный язык, на кончике которого прилипли трусы. "Холостячок, достаточно игривый", - так называлось это великолепие.
"Это не имеет никакого отношения к любви, - ответил Теофиль уже нормальным голосом, будто и не он угрожал мне несколько минут назад, - если я всё делаю для тебя, я записал тебя в "семейную кассу" вместе со мной, я сделал все необходимые процедуры для тебя, я заплатил за твою учёбу во Французском Альянсе, чтобы ты смогла остаться здесь, и ты выкобениваешься против меня, я тебя брошу, и выбирайся тогда сама!"
Только теперь ситуация уже изменилась. Изменилась жизнь, изменились мы сами. И теперь уже был Матью.
Маленький ребёночек, который буквально спас меня и благодаря которому я смогу остаться во Франции. Мой ребёнок, который ещё ничего этого не знал и не понимал.
"Выбираться самой и, может, уехать отсюда? - спокойно спросила я, но всё-таки вызывающим тоном, для себя с удовольствием отметив, что Теофиль совершенно не ожидал того, что я вообще хоть что-то смогу ему ответить. - Хорошо, я согласна. Хоть завтра. От тебя потребуется только подписать мне разрешение на выезд с ребёнком за границу, и ты никогда меня не увидишь, обещаю. Писать письма и просить у тебя деньги я тоже не буду.* (Ноэми ещё не знает, что одному из родителей не нужно разрешение другого для выезда из Франции с ребёнком за границу. Проблема может возникнуть только в том случае, если оставшийся родитель сделает официальную письменную оппозицию на выезд несовершеннолетнего ребёнка за пределы страны, но герои про это не знают. Примечание автора). Конечно, было бы проще, если бы ты и правда бросил меня во время беременности, как ты так любил тогда угрожать мне; так я уехала бы из Франции и родила бы в России, и у тебя не было бы возможности признать ребёнка, более того, ты бы его даже никогда не увидел. И, кстати, я хорошо помню, что сделал всё для того, чтобы Матью получил французское гражданство, но это и твой ребёнок тоже. Так что мне не за что тебя благодарить, ты просто сделал то, что был обязан сделать, как нормальный отец, даже не замечательный и не просто хороший. Это было нормально, Теофиль, то, что ты всё это проделал один, понимаешь? За такое просто никому, кроме тебя, не пришло бы в голову ожидать благодарности."
"Ну, ладно, ладно, - начал Теофиль, немного помолчав, - когда мы вернёмся в Париж, многое изменится."
"А что именно?" - спросила я.
"Ты начнёшь очень многое делать сама, чего раньше ты не делала".
"А я-то думала, что ты мне хотел пообещать, что наконец-то будут перемены к лучшему, - ответила я, - потому что плохое мне уже надоело".
Наверное, до Теофиля совершенно неожиданно и пока ещё смутно дошло то, что под плохим я подразумевала его самого, но с того пьедестала, на который он сам себя воздвиг и после многих лет моего поклонения казалось ему каким-то иллюзорным и неприемлемым, словно это сказал кто-то другой, а не я.
Глава 16.
Каникулы продолжались.
В обед мы пошли в ресторан. Полдень в "У Бюкь" с красным вином, играющим рубинами, и красными салфетками. Красные солнечные зонтики скрывают обманчиво нежаркое Солнце, выглядывающее из-за туч.
Мы продлили каникулы ещё на три дня. И вместо того, чтобы уехать после-завтра, мы останемся ещё почти на неделю. Удача - как раковина, подобранная беспечными руками на пляже; они бездумно раздавливают её после того, как был услышан долгожданный и загадочный шум моря в её глубинах.