Спустилась ночь.
Мы спали с открытыми окнами, и лёгкий свежий ветер дул в открыое окошко на потолке. Ночь. Сон. Тихо, на бархатных лапах, крадётся ночь. С другой стороны бухты Барфлёр в форме полукруга часы на церкви Сен-Николаса пробили новый час, разразившись живым монологом, и в его помолодевшем, вибрирующем бронзовом голосе зазвучали ноты старой, давно забытой песни, перемежающиеся отголосками каких-то чужеземных наречий. Сейчас ночь, сейчас время говорить, не молчать, чтобы наконец высказать всё, что накопилось за прошедшие столетия! И, отвечая на этот долгожданный призыв, снова вернулись те, кто ушёл давным-давно или лежит на маленьком кладбище Барфлёр, и море, возвращающее своих мертвецов, глухо шевелилось и ворчало в темноте, обдавая берег холодными брызгами. А старые часы всё продолжали звонить, словно призывая кого-то, кто был слишком далеко, чтобы услышать и успеть вернуться, в то время, как давно ушедшие уже спешили на зов, поднимаясь на пологий галечный берег, над которым денно и нощно несли караул памятник в память всем погибшим в море и каменное распятие.
Свернувшись клубочком и лёжа на спине, я спала и мне снилось, что я в воде и плаваю, прежде чем мне не начало сниться, что это просто сон. В моём сне море начиналось посреди суши, без конца и берегов, и оно меняло цвет даже без Солнца.
Лёжа в своей кроватке, окружённой изнутри мягкой яркой тканью и одетый в тёплый костюмчик с надписью "где моя морковка?", тихо и безмятежно спал Матью. Вдыхая свежий прохладный морской воздух, он видел во сне странных доисторических существ, которых видели его далёкие предки, прежде чем нарисовать их на стенах своих пещер.
Лёжа рядом со мной, Теофиль видел во сне большую парижскую улицу. Мы гуляем вдвоём и я держу его под руку. как раньше; стоит прекрасная солнечная погода и порывы ветра сбрасывают нам под ноги цветы и ветки герани. Мы их собираем, чтобы потом посадить на балконе у Теофиля.
"Это цветы, которые упали с неба", - сказал кто-то из нас во сне. Мы смеёмся и подбираем ветки герани-плюща, которые падают сверху, из небесных садов.
А потом что-то произошло.
Был ли это робкий шорох снизу, из тёмной кухни, за окнами которой простиралась ночь, где кто-то торопливо и бесшумно проскользнул за окнами в темноте? Или в открытые окна донёсся шум со стороны моря, искажённый нашими снами?
Я проснулась, потому что Матью проснулся и заплакал; в тусклом свете фонара, горевшего на улице за окном, я смутно различала его кроватку, белевшую в темноте, и светлый бесформенный шар - его готовая бутылочка, тепло замотанную в плотную ткань, чтобы не остыла. И там, внутри этого кокона, я хорошо знала, в бутылочке с весёлым рисунком была детская смесь,- тёплое и сладкое, густое молоко. Ещё минута, и соска подготовленной бутылочки аккуратно войдёт в маленький нежный ротик, проснувшийся и хнычущий в маленькой детской кроватке. Хорошо было бы, конечно, взять ребёночка на руки, сесть с ним на подоконник в алькове, спиной к окну, за котором холодн, темнота и ночь, и когда снова, как в первые дни своей жизни, ребёночек снова во всём космическом пространстве будет видеть только меня, появившуюся тёплым светлым пятном из темноты, - и там, в тепле и уюте, дать ребёнку покушать, а потом поцеловать его, приласкать, вдохнуть его родной и нежный тёплый запах, а потом, когда он поест и снова уснёт, осторожно положить его в кроватку. И после бутылочки ещё немного дать ему грудь, чтобы приласкать и согреть, чтобы ночь не была больше такой одинокой в уютной маленькой кроватке. Жаль только, что всё это не представлялось возможным, - и причина лежала на этом же этаже в этой же комнате, на общей двуспальной кровати, готовая в случае чего немедленно разразиться злобным и противным тонким стоном, сопровождаемым ёрзанием и ворочанием, грозящими перерасти в упрёки и не прошенные никем комментарии.
Хотя я проснулась, встала и дала Матью бутылочку очень быстро, а потом так же быстро уложила его обратно в кроватку и убедилась, что он тут же заснул, снова сытый и сонный, и при этом старалась не шуметь, я поняла, что Теофиль тоже проснулся. Я слышала, как он стонет и шевелится в постели, хотя я даже не включала свет; мне совершенно не хотелось, чтобы потом Теофиль счёл себя обязанным испортить мне весь день только из-за того, что ночью его разбудили. Скоро останется только один день и каникулы закончатся, и я ни за что бы не позволила испортить его, особенно тогда, когда последние минуты уже были сочтены.
Всё шло как обычно; Матью выпил всю бутылочку и снова заснул, не выпуская из ротика соску, коорую я сама осторожно освободила и поставила пустую бытылочку на пол, рядом с его кроваткой.