"...я готовлю тебе пожрать, я слушаю тебя, когда ты рассказываешь мне вои проблемы, я помогаю тебе с администрацией, я нашёл тебе отель, но я не супермен!"
Взрослая женщина, занявшая моё место, презрительно улыбнулась.
"А вот это верно. Ты не супермен, это точно. Даже спорить не буду."
"И ты тоже не супервумен", - ответил Теофиль, оскорблённый.
"И это тоже совершено верно, не спорю. Если бы я была супервумен, я бы никогда не была с тобой, потому что сразу же бросила бы тебя, как только поняла бы, какого рода ты мужчина. Достойные женщины таких не любят, а я и правда была недостойной. Более того, я бы просто не стала бы продолжать с тобой переписку, тогда, в России. Потому что о таких вещах, как близкое знакомство с тобой, даже рассказывать как-то...неприлично, скажем так. Потому что тот факт, что меня хотели пригласить к себе при условии, что я буду жить где подальше и что потом наши отношения закончатся, как только я получу диплом, это как-то неприлично. Такого не рассказывают, потому что такое ни с кем не должно случаться. Кстати, забыла тебе сказать, - я не хотела учиться в Сорбоне. Никогда. Уже потому, что один диплом у меня уже есть. Теперь езжай сам учиться в Москве, если хочешь, а я уже выучилась, и в Париже учиться никогда не собиралась. И спасибо за отель, Теофиль. Вернее, скажи за него спасибо самому себе, потому что ты мне его нашёл и оплатил, потому что это ты хотел быть один, а не я. И ещё, раз ты так и не понял, что такое "любовь", я тебе скажу кое-что, по мелочи. Например, это когда говоришь "мы", а не "ты" и не "я". А всё остальное объяснять тебе нет смысла."
Нет смысла объяснять или говорить, что когда любишь, хотелось бы, чтобы твою любовь ценили и уважали, - и если не ты сам, то хотя бы объект любви. Что когда любовь уже прошла, ничто не сможет воздать её смерти должные почести, но подспудно всё равно хотелось бы, чтобы кто-то и как-то положил цветы на её могилу.
Нет смысла объяснять и показывать, как глубоко нас потряс первый поступок от тогда ещё любимого, которого любящий не совершил бы даже в самом страшном сне, который так же...удивителен, как для маленького ребёнка был бы факт, что его любимая плюшевая игрушка, с которой он не расставался с самого своего рождения и без которой он не представлял себе своей ещё маленькой жизни, однажды ночью, пока он спал, пыталась его загрызть.
Не стоит и говорить, что когда та кожа, которую мы всегда считали своей и с которой сроднились, слезает под безжалостным натиском жизни и реальности, и под ней обнаруживается нам самим непривычная и ещё незнакомая морда дикого зверя.
Глава 17.
Каникулы начинались.
Солнце поднимается над Барфлёр, но впервые за долгое время оно поднялось и над нами тоже. То самое Солнце, которое светит для всех, - и для нищих и для богатых, и для праведника, и для последнего злодея. И для нас тоже.
Каникулы начинались, и крики чаек на прибрежных скалах и корпусах кораблей, оставшихся в бухте во время отлива, и лучи Солнца, освещающего весь Барфлёр, обещали счастье, покой и радость, каникулы и удовольствие, которые должны рифмовать и идти рука об руку.
Каникулы - это вечера в заводи, которая открывается в океан. Со всеми этими прекрасными вещицами, который подрастающий Матью открывает для себя каждый день и радостью от которых он щедро делится с нами.
... Однажды вечером, когда мы прогуливались по берегу, Теофиль решил поговорить со мной о книге Кристиана Бобена "Женщина будущего"* ("Femme à venir". Christian Bobin. Примечание автора) Понравилась ли она мне? Нет, мне эта книга не понравилась.
Несмотря на стиль, выражения и сюжет действительно неординарные.
Бордель и одиночество, ответила я, отлично понимая, что там могло понравиться Теофилю. Я отвыкла казаться той, кто был нужен Теофилю, причём я даже не знала, как именно выглядела бы та, другая, если она вобще где-то действительно была, по крайней мере, для Теофиля. И поняла, что то, что осталось от меня после нескольких лет этой театральной сцены, не очень похоже на что бы то ни было, что можно или собрать в кучку, или описать как какого-то персонажа или объект.
Я не стала ей - и не стала собой. И мир не рухнул.
Ни для меня, ни для Теофиля, ни мир вообще.
Всё тот же закат над Барфлёр, и покой над бескрайним берегом, обнажённым отливом. Может, нужно было снова пустить свои корни в почву, чтобы снова ожить и приносить хоть какие-то плоды, как дикое дерево, которое растёт и приносит плоды просто во славу жизни.