Погружённый в свои мысли, он не замечал ничего вокруг себя.
Он не заметил и маленьких жителей заводи, тех, которые обычно прячутся и словно сливаются с прибрежными скалами, и которые вышли в этот вечер, дожидаясь полной Луны. Валуны, нагретые за день Солнцем, принялись невнятно шептать, оживляемые этим таинственным и невидимым движением.
И внезапно он увидел её; она стояла у самой кромки воды и казалась если не такой молодой, как тогда, когда они были ещё вместе, то и старой она тоже не была. Возможно, она просто не успела состариться, но больше не была той весёлой и яркой студенткой с буйной копной ярко-рыжих кудрей, которая ушла и отправила только одно письмо, которое должно было вселять надежду, но стало прощальным.
Почему она не вернулась туда, в маленькую парижскую студию в восемнадцатом округе, где они провели вместе столько прекрасных минут и часов, - и почему она не постарела? Почему ты так никогда и не вернулась, даже много лет спустя, Луиза, в маленькую страну на побережье, где есть большой весёлый город и в котором есть маленькая улочка рядом с бассеинами, вымощенная древним асфальтом, помнившим. наверное, ещё повозки, запряжённые лошадьми?
"Где ты теперь?" - одними губами спросил её он. И она услышала и кивнула куда-то в сторону, словно указывая направление. Где это было? В море, - или, может, на небесах? Или, может, за линией горизонта, куда осмеливаются отправиться лишь немногие и откуда ещё никто не возвращался не изменившимся навсегда?
Спускался вечер - и шёпот ракушек на берегу.
Жара, какая же удушающая жара теперь, к вечеру, когда наоборот, должно дышаться легко и свободно! Какая тяжесть в груди, хотя, казалось бы, её быть не должно, потому что хорошо поспал после обеда!
Наверное, будет гроза, подумал он, уже давно не было грозы, наверное, поэтому так душно.
Как же душно и тяжело дышать, и как сильно колотится сердце, как после быстрого бега; жара и ни дуновения ветерка, и там, куда, наверное, указала она, ни следа корабля или парусника. Ракушки шепчут, шепчутся, идут по камням в сторону ушедшего моря!
***
"Ты ведь продолжаешь пить регулярно таблетки?" - спросил меня Теофиль.
Он начал спрашивать меня об этом с тех пор, как родился Матью, и хотя я принимала их регулярно, с тех пор, как я вернулась с ребёнком из роддома, он почти ни разу не прикоснулся ко мне. И теперь, когда приближались каникулы. он снова решил задать мне этот вопрос. котрый, как мне казалось, уже потерял свою актуальность.
"Нет".
"Почему?" - удивился Теофиль.
"Таблетки пьют, когда занимаются любовью. Это контрацептив, а не лекарство, и просто так их пить нет надобности. Я, как ты знаешь, полностью здорова и ничем не болею. И пилюли я пить не собираюсь.".
"Ты ведь знаешь, как я волнуюсь из-за того, что может получиться второй ребёнок..." - начал Теофиль.
Неправда, думала я. Ты просто хочешь, чтобы я была подготовленной на случай, если ему захочется понадоедать мне со своей любовью. Раз в месяц-два - чем не дружеский секс при условии, что между нами всё уже кончено, но ни у меня, ни у него никого нет?
***
«Если вокруг этой ели два раза обойдёшь, чудесной силой обладать будешь, но уже не сможешь к людям вернуться — медведем обернёшься!»."
Мультфильм "Седой медведь".
Мира нет. Полдень. Солнце. Лето. Скоро каникулы.
"Нужно, чтобы ты взяла с собой коробку таблеток на каникулы, - сказал мне Теофиль, - потому что я не хочу проводить каникулы в воздержании, которое ты устроила мне здесь, в Париже."
Теофиль отпил кофе и поставил чашку на столик.
"Выходит, ты хочешь любви для каникул, так? Я правильно поняла тебя?"
"Разумеется. Почему бы и нет? Это ведь каникулы, в конце концов! По крайней мере, во время каникул у нас будут удовольствия, мы сможем расслабиться, развлечься и отдохнуть... Ты согласна со мной?"