"Ты омерзительная!" "Прикройся, уродина!" "Посмотри, она жопу показывает!"
Через несколько секунд я поняла, что это всё было адресовано мне.
«Это преступление против нравственности! — кричал один из подростков, скрываясь в толпе своих приятелей — Нудизм запрещён!»
"Поди-ка сюда поближе, чем тявкать издалека!" - крикнул Теофиль, прежде чем вся стая молодятины не исчезла в неизвестном направлении. - Смотри, что из-за тебя случилось. - сказал он уже мне - Это тебе не у вас, в Сен-Дени. Здесь не раздеваются на пляже."
Я хотела сказать ему, что выкрикнутые в наш адрес слова "бубенцы" и "яйца показывает" были явно адресованы не мне, - и что не я заставляла его ходить на пляж в трусах, причём старых, затрапезных, застиранных и далеко не первой свежести, но промолчала. Похоже, Теофиль умудрился встретить кого-то, кто тоже не отличался стыдливостью, как и он сам; а он едва ли в самом начале нашего знакомства сказал мне, что он не слишком стыдливый, - и впоследствие очень часто подтверждал мне это словами и практикой.
"Забыла тебе сказать, я не из Сен-Дени, - ответила я, - и у них там вообще пляжей нет".
"Значит, это тебе не Россия", - поправился Теофиль.
Поспешно расатав помятую и влажную одежду до её изначального состояния, я села рядом с Теофилем, как будто мы не были на пляже и не было ещё совсем недавно такого восхитительного, радостного и беззаботного момента. Внезапно я поняла и почувствовала спиной и затылком, что уютная, красивая и романтичная тропинка сзади, по которой мы не так давно сами проходили, была близко от пляжа, - и если мы были совсем одни здесь, это не означало, что никто за нами не подглядывает и что никто не сможет подкрасться к нам сзади. И ещё, - что нам с пляжа её не было видно, но мы оттуда должны были видны абсолютно всем, как на ладони. Туда, скорее всего, и убежала эта ватага молодёжи, и мы никак не могли узнать, ни сколько их там на самом деле было, - ни далеко ли они ушли. Ни надолго ли. Потому что мне казалось, что теперь вся эта ситуация никак не могла закончиться просто так - и хорошо.
В тот же самый момент я услышала у себя за спиной шорох сухой травы, приглушённые смешки и неразборчивый шёпот.
"Мадам, оденьтесь, мы подарим вам цветы!" - услышали мы негромкий и чистый свежий молодой голос, чей обладатель оставался невидимым у нас за спиной, также как и непонятно какое расстояние между нами и ими, - голос, в котором странно смешивались молодость, вернее, юность, робость, шумное дыхание, словно его обладатель был после длительной изнуряющей пробежки, похоть и откровенная насмешка.
Мы мгновенно обернулись, но не увидели никого. Извилстая тропинка за нами, огибающая огромные валуны и скрывающаяся в зарослях, была тихой и безмолвной.
"Этот молодняк ещё слишком моралисты, - сказал Теофиль, - если бы они были взрослыми, они бы ничего не сказали. Тем более, что они ничего не могли увидеть, кроме того факта, что что-то было плохо прикрыто. Единственное, что было видно, - это то, что на тебе не было купальника и ты хотела сделать его из того, что на тебе было, насколько оно получалось. А они просто додумывали то, что не могли увидеть."
День был внезапно и непоправимо испорчен. Ничего страшного не призошло, но всё-таки у меня было чувство, что я к такому не привыкла, и что с нами может произойти всё, что угодно. Тихим ясным солнечным днём, в месте, где ничто не предупреждало огрядущей опасности. И вместо прежнего чувства счастья, раслабленности, радости и уверенности появились неприятные, тянущие и холодные ощущения слабости, опасности и неизвестности.
В этот момент мне внезапно захотелось поскорее вернуться домой, а сначала зайти в Барфлёр, посидеть в кафе, где шумно, людно весело, где ходят толпы народа и гед мы будем уже не одни. Так снова появилась бы илюзия безопасности. Не сговариваясь, мы начали быстро собирать вещи, глядя по сторонам. Но всё было тихо. Мне казалось, что тропинка, скрывающаяся позади нас в зарослях высушенной Солнцем сильно пахнущей, как перед грозой, травы и резной гребень низких скал, понимающихся над водой на границе с зарослями тамариска, скрыают какую-то затаённую угрозу и безмолвно наблюдают за нами с холодным любопытством и неприязнью. Позади нас море подозрительно и тревожно стихло, словно в ожидании чего-то.
Торопясь уйти, мы поднялись на большую дорогу, которая проходила между морем и участком для кемпингов, и там мы их и встретили. Всех. Они стояли все вместе около входа за ограду, за которой располагался их кемпинг, не нарушая молчания, рядом со своими брошенными за землю велосипедами, и даже не пытались отворачиваться от нас или прятаться. Что они делали? Ждали нас и смотрели на то, как мы уходили с пляжа - или просто смотрели на море, около которого мы были, казалось, очень давно, ещё в какой-то далёкой прошлой жизни?