"Давай спустимся на пляж", - как ни в чём ни бывало сказал мне Теофиль, будто вся эта притихшая стая не стояла буквально в двух шагах от нас, разглядывая, словно обнюхивая нас на расстоянии и ожидая непонятно чего. Ну, не на море же они смотрели, в самом-то деле, - хотя прямо перед ними был пляж и волны прилива призывно сверкали прямо перед нами.
Мы спустились на пляж, восхитительно открытый во время сильного отлива, когда я услышала совсем близко от меня странный звук, напоминающий шорох осыпающихся камней, - или мелких камешков, которыми бросали в нас, вернее, в меня.
"Толстая свинья, оденься!" - я услышала презрительный молодой мальчишеский голос, прежде чем все исчезли, словно и не было никакой отвратительной сцены на пляже. И последнее, что я услышала, - это резкий скрип велосипедных шин по мелким камешкам на дороге.
Потом мы направились к кафе.
Мы снова остались одни, и длинная дорога, прослеживающаяся в оба конца, была абсолютно пустой; только при въезде в Барфлёр проехала какая-то машина, и всё снова было солнечно, тихо и пусто. Матью спокойно спал в своей коляске, когда я пошла в телефоную будку, чтобы позвонить своей матери.
В маленькой и тесной кабине было очень жарко, - она была раположена с солнечной стороны, поэтому телефонная трубка была раскалённой. Судя по всему, этой кабиной не пользовался никто, кроме меня, - у всех были свои телефоны, с которых можно было звонить кому угодно и сколько угодно. И только одинокая паутина без паука грустно висела в углу за металическим уголком.
Я решила рассказать матери только про то, что мы были на пляже, а не про то, что там ещё случилось; об этой постыдной сцене я решила не рассказывать никогда и никому.
"Где вы сейчас?" - спросила она.
"В кафе".
"А что ты там будешь пить? Кофе? Подумай, клади сахара поменьше, куда тебе так много!"
"Я взяла себе шоколад с молоком, большую чашку."
«Зачем ты взяла шоколад?! Ты хочешь стать ещё толще? Если ты будешь и дальше пить и есть шоколад, ты будешь огромной и толстой, как бочка!"
Так вот, значит, для чего ещё нужны матери.
Пока мы ещё маленькие и учимся в школе - чтобы приписывать себе все наши успехи; потом, когда мы взрослеем - чтобы читать наши личные дневники без нашего разрешения и ведома, а потом по поводу их содержания устраивать нам скандалы. А потом, когда мы уже совсем взрослые и стали её "крестом", который она должна нести и который теперь уже не изменишь, - завидовать взрослой, но такой лакомо молодой дочери, без конца говоря ей "а вот я в твои годы была...", отлично при этом сознавая, что для неё самой эти годы уже безвозвратно потеряны, - и чтобы учить нас жить с той дефектной фигурой, которая у нас есть, ещё с подросткового возраста приучая нас к тому, что "каждая женщина должна скрывать то, что у неё некрсивое или неиделальное. А у тебя...(нужное поставить)". А почему бы, в самом деле, нам и не научиться наконец жить с той неидеальной и не самой лучшей фигурой, раз даже наша мать привыкла жить с нашей фигурой ещё тогда, когда мы были подростками?
Под конец этого разговора, да и всего прошедшего дня, осталось неприятное ощущение, похожее на свернувшегося червяка внутри красивого спелого яблока.
Свинья, по крайней мере, живая. У неё есть поросёнок в качестве доказательства. А бочка - это просто предмет. И нельзя сказать, что она мёртвая, потому что она никогда не была живой.
И Барфлёр, место, которое было таким желанным, таким восхитительным и приятным во всём благодаря вымышленной жизни, которая оживляет всё вокруг, пока мы живём ей и поа действительно верим в то, что в нашем мироздани обязательно будет только Рай и свет, и никакой тьмы и никакого Ада. Мир, который вылепливается нашими неловкими пальцами, которые почти всегда создают что-то, порождая из небытия, - и почти всегда даже не зная этого, или не замечая.
Бог вылепил наш мир и создал за семь дней и вдохнул в него жизнь. Мы лепим и создаём свой мир, но не всегда можем оживить его.
Жизнь - это только то, что мы видим. И иногда, когда завеса чуть приподнимается, мы видм то, что раньше от нас было скрыто и о существовании чего мы даже не подозревали, считая, что или нами такого никогда не произойдёт, - или это просто выдумка. Но мы сами тоже выдумка, как бы мы ни появились в этом мире, который, в свою очредь, тоже когда-то и кем-то был придуман, - или же придумал себя сам.