Там, в Париже, я буду искать пути и способы вернуться сюда. Вернуться - чтобы больше никогда не уезжать. Предстояла борьба - за солнечные дни на берегу океана, за запах водорослей и водяную пыль, за крики чаек, за пышные кусты терпко и пряно пахнущей гкрани, раскалённой на жарком Солнце, за старые мощёные улочки и за дома из голубого камня. За тот самый восхитительный весенний свет, который так вдохновлял многих известных художников, живших в Нормандии или приезжавших сюда на время.
Борьба за каникулы, которые никогда не закончатся. Борьба за каникулы, борьба за жизнь.
Борьба за жизнь на каникулах.
"Даже если я сейчас уеду, я всё равно не уеду, - думала я, прогуливаясь с Матью в последний раз по пристани, - поэтому мне сейчас совсем не грустно. Поэтому я не прощаюсь. Здесь я впервые почувствовала свои корни, обращёные к звёздному небу Барфлёр. Здесь мои корни впервые обернулись к земле и вошли в неё. И как бы долго ни длилось моё отсутствие, я всё равно вернусь сюда. Моя земля здесь, потому что мои корни навсегда останутся здесь. А деревья не пересаживают и не держат в воде, как срезанные цветы. Я только уеду ненадолго, по-быстрому сделаю всё для того, чтобы у меня и моего ребёнка была своя квартира здесь, в Шербурге, мы сразу же вернёмся.
Поэтому я даже не буду прощаться.
Вот и маленькая улочка, которая слегка изгибаясь, словно пританцовывая, идёт параллельно пристани. Роскошные заросли шапки растений и цветов просятся на почтовые открытки, рисунки, эскизы на салфетке, картины и фотографии, в память, жизнь и в тот самый садик, который - я знала - уже совсем скоро будет и у нас с Матью. Улочка словно играет в прятки или пятнашки с беззаботным и ласковым Солнцем и световые блики скачут повсюду стайкой весёлых пятнистых оленят.
На главной площади Анри Шардона карусель продолжает крутиться, с музыкой и мигающими вереницами огней, но детей больше нет. И даже с другой стороны причала её видно и слышно, как музыка доносится по воде, покрытой весёлой рябью. С другой стороны Барфлёр, там, где пассаж Крако, эта яркая весёлая карусель кажется портретом одиночества.
Одиночество должно быть, наверное, именно таким. подумала я.
Карусель, коорая продолжает по-прежнему крутиться со светящимися гирляндами, музыкой и весёлыми детскими песенками, когда детей больше нет. Канкулы уже закончились, и дети уехали. И вряд ли хоть один из техе детей ещё вспоминает и это лето, которое ещё не закончилось, и Барфлёр, и эту карусель. Ибольше не продаётся ни сладкая вата, ни райские яблочки. И те, кто плакал из-за сладостей, в наказание оставленных на опустевших столиках в кафе "Морская чайка", теперь уже давно смеются.
Наконец за поворотом весёлая музыка стихла. А что, если карусель продолжала крутиться уже просто сама для себя, раз не могла дать радость, веселье и смех больше никому? А было ли ей самой весело?.. Умеют ли детские карусели, как и всё живое и неживое, не только радоваться, но и грустить?..
Пахло сгоревшими в летнюю жару травами и сухими цветами. Где-то на непонятном языке переговаривались между собой и загадочно посмеивались над чем-то чайки.
На другой строоне улицы по троттуару девушка шла со своей собакой. Это была ещё молодая собоака, почти щенок; он был без поводка и, увидев меня, побежал мне навстречу, как давней знакомой, виляя хвостом.
"Он ещё совсем молодой и почти щенок, - подтвердила хозяйка пса, - Снупи, ко мне!"
Снупи обернулся к своей хозяйке, продолжая всё так же вилять хвостом, словно приглашая её тоже присоединиться к нам.
Странно, я ведь не люблю собак, подумала я, и с удивлением услышала словно со стороны свой собственный голос.
"Снупи, хорошая собака!" - и увидела собственную руку, ласкавшую шелковистую собачью шерсть, густую и чёрно-белую.
Щенок-подросток, не переставая вилять хвостом, неотрывно смотрел на меня, словно знал о чём-то таком. что никто, даже я сама, ещё не знал. У животных и у зверей интуиция развита гораздо сильнее, чем у людей, и они всегда безошибочно видят и узнают то, что люди узнают только тогда, когда оно сбудется.
Яркое Солнце над улицей Сен-Николаса вспыхнуло ослепительно ярким светом, от которого во все стороны пошли яркие и чистые красные и зелёные круги, как от фильтра на объективе фотоаппарата. Но это ощущение, как и явление, вовсе не были болезненными или неприятными; и сильный порыв ветра с моря поднял в воздух лепестки с вечнозелёных и вечноцветущих деревьев и кустов, вместо того, чтобы поднять пыль. Остро и свежо запахло озоном, и голубое безмятежное небо озарилось змеистой вспышкой молнии.
И всё отошло на задний план, прежде чем полностью исчезнуть.