Я так никогда и не увидела его лица.
Слишком ярким был солнечный свет в волшебном колодце.
Я знаю только, что он пришёл, и что он был молодым, - скорее всего, без возраста, как герой фильма. А герои ведь никогда не стареют, не правда ли?.. Как и просто герои, не так ли?
Потом, в машине, я почти не слышала, о чём он говорил с Теофилем. Вернее, Теофиль, как обычно, считал своим долгом и прямой обязанностью всю дорогу развлекать водителя своим рассказами и историями. Помню, как-то раз я спросила его, для чего он это делает, - и он, почувствовал моё недовольство, сразу же ответил мне, что я не умею общаться и у меня нет умения жить, и что мне нужно учиться жить с людьми, а не в "моей пещере", на что я ему ответила, что у него это уже возрастное, и что к старости, скорее всего, я буду точно такой же, так что здесь ни завидовать, ни хвалиться не стоит.
Какое же яркое Солнце было в момент нашего отъезда на улице Сен-Николаса!
И меня не покидало ощущение, что что-то происходило неправильно, что-то было не так...но хуже всего было то, что уже ничего нельзя было сделать. В любом случае, теперь всё было уже слишком поздно.
Как же было жарко, и это тепло наполняло каждое слово, сказанное в ответ, - но не мне. И я чувствовала, как позади нас, там, где осталась прохладная свежесть горящего на Солнце залива огромные красные и розовые цветы тают от наслаждения в лучах обжигающего летнего Солнца.
И их вкус, их последние слова, сказаные на языке цветов, останутся навсегда вкусом, цветом и запахом...каникул. Вернее, их последних таких долгожданных, но всё равно неожиданных минут. И когда смотришь на Солнце или на то, что освещает солнечный свет в волшебном колодце, невозможно рассмотреть посланные нам знаки, а только понять и почувствовать, - например, слушать бестелесный голос, который не услышишь больше никогда.
Просто неповторимая минута неповторимого дня.
Смерть одного мира.
Мира, который был ещё слишком мал, чтобы можно было сказать, что он был создан. Чтобы создать мир, нужно быть Богом. А чтобы стать Богом, нужно знать Слово. Я не знала этого слова, и поэтому ты даже не жил. Ты умрёшь во сне; умрёшь задохнувшись, похороненный заживо. Ты не сможешь даже понять, что умираешь, потому что ты прожил всего несколько минут, и только в моём сердце. Любовь без лица, ослеплённая солнцем, может, я ждала именно тебя, только не дождалась, и ты, придя в мой мир, отправился искать меня? Может, это ты, одно из лиц любви, остался перед закрытой дверью тогда, в далёком прошлом, в весеннюю грозовую ночь? Или ты просто один из его призраков? Звуки твоего голоса, может быть, самого красивого и прекрасного в мире...и Солнце, которое бежит за машиной ине отстанет от нас никогда. Солнце, которое вернётся вместе нами в Барфлёр. Это была наша первая и последняя встреча. Теперь я всегда буду помнить и знать, что ты был. И что где-то, осень далеко от меня, ты по-прежнему существуешь, но опять для кого-то. И теперь ты умрёшь уже совсем скоро.
***
Хотя мы теперь жили в Шербурге, я и Матью, каникулы всё-таки закончились. И на следующей неделе после окончания каникул на берегу океана Теофиль уехал. Вернулся к себе, в Париж. А мы остались в Нормандии, в нашей нескончаемой жизни на каникулах. И после его отъезда канкулы словно закончилсь во второй раз, - что я ему один раз и сказала, во время позднего ужина в полночь, со светом, включённым в коридоре, с горящими за окном яркими фонарями и за бокалом красного вина.
Мы жили в Шербурге, и лето ещё не закончилось. Оно вообще очень долго не заканчивалось в тот год.
Теперь, когда мы как-будто всё время были на каникулах, вернее, жили на каникулах всегда, даже когда у нас былу чебный год, мы могли в любой момент пойти на вокзал, сесть в автобус и поехать в Барфлёр. Чтобы провести там день. Конец каникул не был грустым, - мы ведь больше никуда не уезжали, значит, ничего в конечном итоге и не менялось. Мы всегда, круглый год оставались здесь, всегда рядом. Ничто не закончилось.
И в один такой день мы сели в "летний" автобус, чтобы поехать к морю. У нас не было никаких конкретных планов, что именно мы хотели делать; было не слишком жарко, так что вода, вполне возможно, могла оказаться холодной, и сельского праздника тоже не было. Но разве к морю можно поехать только тогда, когда нам есть что ему сказать?
Автобус ехал совсем не тем маршрутом, по какому ехало такси, которое всегда заказывал для нас Теофиль. Мы ехали по ровной, но извилистой дороге, постоянно ныряющей в глубь материка, и иногда по обеим её сторонам раскидывались бескрайние золотистые поля, чутко идущие волнами при малейшем дуновении ветерка, или возвышались с обеих сторон густые и непролазные тёмно-зелёные заросли, скрывающие солнечный свет, в глубине которых где-то, торопливо шепча, убегал прятаться чистый и быстрый ледяной ручеёк, чья вода никогда не видела ни Солнца, ни тепла. Древние замшелые камни пахнут сыростью и отдалённо тиной, мох свисает с могучих стволов деревьев королевской мантией и не слышно ни пения птиц, ни криков чаек.