Но уже в следующий момент дорога выныривает на ярко овещённую дорогу и снова слышишь крики чаеки пение птиц, и чуствуешь сухую летнюю жару, которую скоро разбавит вежий морской ветер, и полоска моря появится за следующим поворотом. Автобус ехал совсем не тем маршрутом, по какому ехало такси, которое для нас каждый раз для таких поездок заказывал Теофиль, и почему-то воспоминание об этом ясно дало мне понять, что хоть мы никуда и не уехали, всё равно уже ничего не будет по-прежнему. Матью, не задумываясь ни о чём, сидел рядом со мной около окна и с интересом смотрел на пробегающие пейзажи.
Почему-то я вспомнила, как точно так же он смотрел в окно и когда мы ездили в метро, из одного социального отеля в другой, или когда просто ехали в гости к моим родственникам, к их очередной ночлежке, когда никто из нас не был устроен. Тогда вообще никто не был усртоен, кроме самого Теофиля, - а он, ясное дело, делиться ни с кем не хотел. Особенно - или тем более - со мной. Он объяснял это тем, что хоте, чтобы я получила моё собственное социальное жильё, как у него.
Тогда я была с Теофилем, - или у него?
Теперь, как и раньше, Матью был со мной и у меня, и мы с ним были вместе. Только я была сама у себя. У меня был ребёнок. У меня было своё социальное жильё. Как у Теофиля, только в Шербурге, как я всегда мечтала. И моя жизнь. Только я больше ни у кого не была, и потом тоже не буду.
Вместе со своей жизнью и своей, только моей, ответственостью, пришло взросление.
***
Автобус остановился перд мэрией Барфлёр.
Флаг полоскался на ветру, и казалось, что это птица, которая хочет улететь в небо, запутавшись в остром и тонком шпиле. Старые черепицы шершаво, но плотно обтекали урыши, не оставля ни одного угла. Там, за мэрией, находится маленькая улочка, ведущая к почте. Другая - продолжается в сторону, чтобы привести нас к Проходу Крако.
"Я пойду на почту снять по-мелочи, у меня мелочи нет", - говорил Теофиль.
Потом он шёл в кафе в порту. Потом возвращался домой.
"Мама, а что мы теперь будем делать?" - спросил Матью.
"Сначала мы пойдём на почту снять по-мелочи, Матью. У меня мелочи нет", - ответила я.
"А потом куда?"
"А потом мы пойдём в кафе".
Глава 19.
Мы устроились на террасе "Морской чайки".
И как и давным-давно, прекрасная морская панорама бухты была частично скрыта ларьком на колёсах цвета раскрашенного зефира. Молодая продавщица продавала там различные сладости и конфеты на палочках цвета клубничного сорбета. Музыка навязчиво и раскатисто разносилась вдаль по воде. Покупатели безостановочно подходили к киоску, вставали в очередь, а потом уходили. Дети бегали повсюду, играли, болтали, плакали и смеялись, просили и капризничали. День был прекрасен. На террасах кафе не было ни одного свободного места. Сельский праздник.
Сегодня вечером все они, устав от яркого, длинного, праздничного дня, вернутся в свой дом здесь, в Барфлёр, или в свой номер в отеле здесь же.
"Мама, я хочу пирожное. И печенье. И зелёную конфету. И покататься на лошадке. Я хочу пить". - сказал Матью.
Карусель кружилась, но в окружающем шуме и гомоне её музыка была почти неслышной даже вблизи. Я помню, как в тихие летние дни, когда мы приезжали на каникулы и жили в доме, с другой стороны бухты и после Пассажа Крако, её музыка казалась иногда очень грустной. А её весёлые мотивы были похожи на вечную улыбку, нарисованную ни лице клоуна.
Это было загадкой одного дня во время сельского праздника. И грустное, и весёлое становилось неслышным никому, только и всего.
Вот и бокалы и кульки с "шиши".
Уже другая девушка пришла помогать продавщице, которая совсем не та, у которой я по ошибке купила больше, чем думала изначально, и ушла, оставив часть покупки на прилавке. Они переговариваются и смеются, но вовсе не из-за той истории, котрая произошла со мной раньше и имено здесь. Это был такой же день, как и скегодня. ничем не отличавшийся от него. Но мы уже не будем покупать "шиши". И мы пойдём в кафе "Морская чайка", - кафе "Сент-Омер" закрыто. Внезапно смутную тишину, разбавленную незначительными, но навязчивыми звуками, которые в конце концов просто пеерстаёшь слышать, разорвало звучное, торжественное и давно забытое звучание часов на башне Сен-Николаса. Медный и бронзовый голос повторяет те же самые вещи и слова, что и раньше, которые он уже без устали повторял давным-давно, в маленьких домах улицы Порта, улицы Колодца, улицы Жюли Постель.