Милочка сняла платье, решив озаботиться выбором обувки во время макияжа и села к туалетному столику.
Она накладывала макияж тщательно и неторопливо. Времени в запасе было предостаточно и спешить некуда. Главное — не переборщить, но постараться срыть все дефекты кожи, что после нанесенных утром кремов оказалось не такой уж непосильной задачей. Подумала о том, что Звездинская права, тратя огромные суммы на средства по уходу. Кожа лица и плеч стала шелковистой и гладкой. Гуда-то пропала сетка морщин под глазами.
Иногда она вздыхала, потому как проблема с обувью и не думала решаться сама собой.
Напялить кроссовки или тапочки — значило явно и с издевкой ткнуть носом Тимура в свою же бедность. А делать это Людмиле хотелось все меньше и меньше.
В последний раз тронув скулы пушистой кистью с румянами, Милочка взглянула в зеркало и осталась довольна своими трехчасовыми трудами. Макияж был идеален! Она порадовалась, что в свое время не пренебрегла советами театрально гримера, а постаралась запомнить все, о чем ей говорилось. Посмотрела на часы. Половина пятого. Самое время одеваться.
Вышла в прихожую, достала свои коричневые туфли, так хорошо гармонировавшие с «парадным» костюмом, протерла их бархатной тряпочкой, смахнув невидимые следы пыли. Завязала бантиками тонкие шнурки.
Уже более спокойно снова приступила к рассматриванию своего отражения в зеркале. Подумала:
«Конечно, туфли на шпильке были бы лучше, но и так совсем не плохо», — вынула из шкафа шерстяную шаль, связанную крючком вахтершей училища специально для неё. Накинула на плечи.
Как бы там ни было, а идти к машине, которую пришлет Тимур, в платье с открытыми плечами — повеселить всех соседей, которым приспичит увидеть её именно в это время. Надевать старенькое пальто — и того хуже! А шаль… почему бы и нет? Винтаж и эксклюзив.
Вздрогнула, услышав дверной звонок. Снова взглянула на часы. Ровно пять вечера! Шагнула к двери.
— Тимур Айдарович велел вам передать! — водитель, стоявший на пороге, протягивал ей какие-то две коробки. Окинул её оценивающим взглядом.
— Что это? — Людмила устала удивляться и вгонять себя в рамки приличий.
— Не знаю, — пожал плечами водитель. — Но если хотите взглянуть — поторопитесь. Боюсь, что на выезде из города снова будут пробки.
Милочка, забыв пригласить водителя войти, быстро вернулась в комнату.
Она рассмеялась, но не ехидно, как вчера вечером, и не горько, как сегодня днем, а весело и радостно, когда вынула из первой коробки туфли. Как раз такие, о которых грезила, примеряя платье.
Быстро переобулась, одним движением сбросила крышку со второй коробки. Вынула невесомый палантин. Тоже вязаный. Но уже не из обычных шерстяных ниток, а из тонких полосок палевой норки. Набросила на плечи.
— Я готова! — улыбнулась водителю.
— Совсем другое дело, — удовлетворено прокомментировал увиденное мужчина. Согнул руку в локте: — Позвольте помочь вам спуститься по ступеням.
— А Людка-то наша, посмотри, как вырядилась! — две соседки перекуривали на балконе, ожидая пока мужья их позовут и начнут чествовать, и внимательно наблюдали за тем, как какой-то незнакомец усаживает Милочку в машину.
— Ага, — закивала соседушка, соглашаясь с подругой. — А все сиротой казанской прикидывалась!
— Видать, закадрила хахаля при бабках, — завистливо пробурчала первая.
— Да чем там кадрить?! — удивилась вторая. — Ни рожи, ни кожи! Одни кости торчат, плюнуть не на что!
— Есть на что — не на что, а шалик вон меховой напялила, — соседка потушила окурок в жестяной банке. — Пошли за стол что ль, а то наши успеют наклюкаться, не начав жрать.
Милочка откинулась на спинку заднего сидения автомобиля и прикрыла глаза. Смотреть на ночной город ей не хотелось. Голова слегка кружилась от попыток осмыслить события последних суток. Она уже устала удивляться и возмущаться, а принимала все, как должное.
«Я словно Золушка, едущая на бал», — улыбнулась столь уместному сравнению и тотчас погрустнела. — «И это значит, что ровно в полночь карета станет тыквой, а роскошный наряд превратится в привычные лохмотья. Конечно, никто не станет отбирать у меня все вот это», — коснулась пальцами мягкого меха палантина, — «но я сама не оставлю ни платья, ни туфель, ни накидки. Это не мое. И мне не принадлежит. Просто представлю, что попала в сказку и постараюсь получить от сегодняшнего вечера максимум удовольствия. И при первой же возможности верну Тимуру его подарки. Возможно, что я обижу его, но это и к лучшему. Пусть я для него навсегда останусь педагогом дочери, а не женщиной, в чей гардероб он решил вложиться, преследуя при этом непонятные цели».