Провели телефонный разговор с островом Рудольфа. Шевелев рассказал нам о своих планах: он хочет предложить Москве снять нас со льдины в декабре, так как дрейф быстро тащит нашу станцию на юг и нам угрожает опасность к моменту появления солнца очутиться в районе сильно разреженного льда.
В ответ мы заявили, что категорически возражаем против такой поспешной ликвидации нашей станции, тем более в полярную ночь. Мы указали, что нам никакая опасность не угрожает и все идет хорошо.
Тогда Шевелев сказал, что он не настаивает на реализации своего плана, но все-таки будет держать самолеты наготове: надо предусмотреть наихудшие возможности. Я предложил товарищам вскрыть посылки, доставленные для пас самолетами с Большой Земли, и с аппетитом скушать все, что отправили наши родные в подарок мне и браткам.
Женя с Петровичем четыре часа пробивали и очищали лунку. Потом они занялись измерением глубины.
От морского дна нашу льдину теперь отделяет слой воды толщиной в две тысячи триста восемьдесят два метра. Это немного: мы привыкли к четырехкилометровой глубине.
Эрнст опять принял массу поздравительных телеграмм со всех концов Советского Союза — от Крыма до Сахалина. Газеты теперь просят сообщить, как мы провели праздник. Видимо, интерес народа к нашей экспедиции не ослабел.
В три часа ночи Петр Петрович начал опускать батометры на глубину две тысячи метров, намереваясь утром их вытащить.
Я начал писать дневник, но стало сильно клонить ко сну. Отложу записи до завтра…
9 ноября
Женя написал корреспонденцию в «Комсомольскую правду» о том, как прошел праздник на льдине.
Мы с Федоровым хотели было сделать астрономическое определение, но не только звезд не стало видно, а даже рядом стоящую гидрологическую палатку не различишь из-за сильной пурги.
Слушали ночной выпуск «Последних известий по радио». Оглашались многочисленные поздравления от друзей мира, зарубежных друзей СССР, поступившие в Москву со всех концов земного шара.
Эрнст принял еще четырнадцать приветственных телеграмм на наше имя.
21 ноября исполняется полгода со дня начала нашего дрейфа. Мы послали в Москву Радиокомитету просьбу: организовать передачу концерта джаз-оркестра Леонида Утесова с его новым репертуаром. Написали также, что рады будем услышать выступления наших жен.
Сегодня мы узнали, в каком трудном положении находятся суда, зазимовавшие на Северном морском пути. Ясно, что это результат потери бдительности тех полярников, которые вообразили, что они могут Арктику «шапками закидать».
10 ноября
Эрнст запустил ветряк, чтобы зарядить аккумуляторы. Ветер дует с большой силой, подгоняя огромные клубы снега. На улице в десяти шагах ничего не видно.
Женя обрабатывал свои материалы по гравитации. Потом Эрнст стал работать с радиолюбителями; он поймал двух шведов и полчаса беседовал с ними.
Ночью я обошел лагерь, но ничего не смог найти: пурга залепляет глаза; вернулся весь в снегу.
Накормил Веселого, заправил лампы керосином, протер стекла. Затем начал ремонтировать меховую рубаху: у нее разодрался рукав, подкладка вылезла наружу, и я хожу оборванцем… Правда, на базах есть запасные новые рубахи, но пока я держу их в резерве. Пришлось отрезать кусок материала от старых брюк и делать из него заплаты на рубаху.
Петр Петрович принес барабан самописца-анемографа, который отказался работать. Я разобрал прибор, исправил повреждение, и самописец стал исправно действовать.
В шесть часов вечера Женя, сделав очередные метеорологические наблюдения, не стал будить Эрнста, а сам принялся передавать сводку на остров Рудольфа. Но там, на острове, его не слышали. Женя нервничал, не понимая, в чем дело… Потом мы сообразили, что Эрнст, поработав днем с радиолюбителями на коротких волнах, забыл перестроиться на длинные. Пришлось разбудить Теодорыча, и он показал Жене, как надо перестраиваться.
Сегодня на обед уже не было молочной каши; мы ели ее в течение пяти дней, пока она не надоела. Фруктовый компот, сваренный несколько дней тому назад, удивительно изменился: один абрикос до того разбух, что не умещается даже в чайной чашке.
Небо неожиданно очистилось, показались звезды, но их так быстро опять заволокло, что мы не успели провести астрономическое определение.
Опять началась сильная пурга, поземка. Скорость ветра — девять-десять метров в секунду. У входа в нашу палатку намело сугробы.
Петрович составлял подробный план своей будущей книги.
Женя все время выглядывал на улицу: не покажутся ли звезды.