— Петрова, ты как зубная боль… Чего ты от меня хочешь?– помассировав виски, поинтересовалась учитель, когда я закончил свой монолог.
— Оксана Николаевна, я планирую стать лучшей ученицей нашей школы…
Учитель закатила глаза.
— … можете не любить меня, это ваше право…
— А! Ну, спасибо! — практически насмешливо заявила она, перебивая меня, и в этот миг здорово напомнила почившую в увольнении Екатерину Петровну.
— … вы утверждали, будто бы всю себя отдаете обучению школьников…
Мое «будто бы» явно взбесило ее.
— … и если это так, то я прошу не пытаться загнать меня, что называется, в «чулан» из-за личной неприязни.
— Не выдумывай! Все учителя относятся к ученикам одинаково. — практически сквозь зубы процедила она, ибо это, разумеется, не так, а затем, буквально в один момент повеселела. — У тебя впереди целый учебный год, чтобы попытаться стать лучшей! Дерзай, Петрова! Приходи на допзаниятия, они у меня по вторникам и четвергам. Можешь даже к «А»-шкам на допы присоединяться, если хочешь. У «А-шек» они по понедельникам, средам и пятницам. Я разрешаю это, чтобы ты потом не жаловалась всем и каждому, будто бы из-за личной неприязни я тебя в каких-то «чуланах» запираю, но…
Она вдруг замолчала, уставившись в одну точку.
— Оксана Николаевна? — нарушил тишину я, когда пауза чересчур затянулась.
— Петрова, все еще утверждаешь, что выполнила работу сама? — выйдя из прострации, она вновь постучала пальцем по листку.
— Сама, да. — кивнув, ответил я.
— Ну, хорошо… — она встала со своего места. — Как ты и сказала: «не пойман — не вор!». Однако я не люблю, когда меня пытаются водить за нос мои же ученики! Не знаю уж, что за фокус ты и Москвина провернули с Раисой Ивановной, хотя за «здорово живешь» она оценки не ставит, это общеизвестно, у нее нужно потрудиться, но за твоими успехами, Петрова…
Она заметила, что мне не нравится обращение по фамилии, и начала делать это нарочито часто, и с особой интонацией. Ну и, спрашивается, кто из нас двоих девчонка-подросток?
— … я стану следить самым тщательным образом!
А значит, станет ко мне еще более предвзятой.
— В конце концов, сама же сказала, что желаешь стать лучшей. Вот и поглядим на твои намерения, всерьез ли ты решила взяться за ум или же все это просто пустая болтовня!
Хорошо, но до одиннадцатого класса включительно, а не только до девятого, Оксана Николаевна! — заявил я, но строго про себя.
Директор обещал мне десятый класс, и он наверняка сдержит слово, а делать так, чтобы местный педсостав из-за меня каждый раз клевал ему мозг — это ни к чему.
Мои мысли были прерваны топотом детских ног, раздавшемся с другой стороны двери, а мгновение спустя, дверь распахнулась и на пороге объявилась то ли первоклашка, то ли второклашка.
— Мама!
— Мария! Сколько раз говорить, чтобы ты так сюда не врывалась⁈ — учитель слегка отчитала свою дочь, а затем сказала уже мне, явно завершая наш разговор. — Петрова, сегодня дежурные по классу — ты и Воронина.
Позже. Кабинет «Истории».
Несмотря на то, что классной руководительницей «Г-шек», одной из которых моя Злата имеет сомнительную честь быть, стала «физичка», «базой» класса так и остался кабинет «Истории», в котором я сейчас и убираюсь. Убираюсь на пару с Ворониной Милой, той самой несимпатичной девицей, которая и предупредила меня о грядущей диверсии.
— Ну, вот и все! — сказала Мила, когда мы, наконец, закончили уборку.
И это были, считай, ее первые слова, произнесенные за все время уборки.
— Мила, спасибо. Все случилось ровно так, как ты и сказала. Ты мне очень помогла! — сказал я, достав из своего рюкзака кошелек и вынув из него две купюры по пятьсот рублей.
— Ты мне тоже очень помогла… — негромко пробубнила та.
— Держи, это тебе! — подойдя к девице, я вложил купюры в ее руку.
Та начала было отнекиваться, но…
— Просто хочу угостить тебя чем-нибудь вкусным. Но если вдруг кто-нибудь увидит нас вместе и пойдут слухи, будто бы это именно ты мне «сдала» заговорщиц, то…
Услышав мои слова, всякие возражения у девицы исчезли.