Воинская служба нелегка, но все ее трудности и испытания стократно компенсируются тем благотворным влиянием, которое она оказывает на юношей, вставших в ряды защитников завоеваний социализма. Высокая и гордая честь быть воином матери-Болгарии окрыляет молодые души и сердца.
НА ПОЗИЦИЯХ «ДВАДЦАТОЙ ВЕСНЫ»
Армия должна создавать из солдата совершенно новую личность — духовно и физически способную воевать.
Почти во всех сборниках стихов Матея Шопкина, секретаря Союза болгарских писателей, заслуженного деятеля культуры, военно-патриотической теме отдано основное место. И это не случайно.
Дед поэта был убит в 1916 году, во время первой мировой войны. Было ему тогда сорок четыре года. И сейчас в комнате родного дома Шопкиных висит солдатский портрет деда Матея. В детстве будущий поэт не раз подолгу простаивал перед этим портретом. Отец Шопкина принял участие в Отечественной войне Болгарии, храбро сражался с немецкими фашистами. Кровь, пролитая дедом и отцом, навсегда связала поэта с армией.
Еще в одном из своих первых ученических стихотворений, напечатанных в 1956 году в великотырновской газете «Борьба», Матей писал:
«Родина, вместе с тысячами ровесников иду под твои знамена, чтобы безраздельно принадлежать тебе!»
Под вечер переступил Матей Шопкин порог армейской казармы. Первая ночь навсегда запечатлелась в его памяти. Стоит поэту мысленно вернуться к годам своей солдатской службы, как та давняя ночь зажигает над ним свои огромные осенние звезды, будит странные шорохи и шумы и разливает по жилам какой-то особенный трепет. Об этой своей первой ночи в казарме Матей написал стихотворение «Солдатская ночь», которое отослал в журнал «Болгарский воин». Через какое-то время он получил письмо от известного писателя Станислава Сивриева, в котором содержались добрые слова, ободрившие начинающего свой литературный путь юношу. А через два месяца посланное в «Болгарский воин» стихотворение увидело свет. В нем Матей пусть еще недостаточно умело, но очень искренне выразил обуревающие его чувства. Он писал о том, что небывалые силы переполняют его, а в душе звучат слова легендарной песни «Велик он, наш солдат!».
Спрашиваю поэта, какие командиры и политические работники были ему ближе всего и в наибольшей степени помогли ему как молодому бойцу.
Первым мой собеседник называет заместителя командира по политической части майора Йордана Спасова. Навсегда запомнил Шопкин, что произошло с ним в самом начале службы. Как-то утром командир роты вызвал его и с нескрываемой тревогой и недоумением сказал, что Матею надлежит явиться к майору Спасову. Все молодые бойцы знали, что майор этот чрезвычайно строг и взыскателен, не признает компромиссов. Но Шопкина майор Спасов встретил приветливой улыбкой. Встав из-за стола, поздоровался с ним за руку, затем пригласил присесть. Матей растерялся, не знал, что и подумать. Из последующего разговора выяснилось, что Спасов знал многие стихи Шопкина, главным образом те, что увидели свет на страницах газеты «Борьба». Стихи эти майору понравились, и он был рад, что молодому поэту выпало служить именно в их полку.
После краткой беседы Шопкин покинул штаб, преисполненный благодарности и признательности. Он чувствовал себя окрыленным. О большей моральной поддержке трудно было и мечтать.
— Вид у меня был, наверное, слишком странным, судя по тому, как недоумевающе посмотрел на меня командир роты, — улыбается поэт, рассказывая о том давнем эпизоде.
Ну а дальше жизнь пошла по строгому армейскому распорядку. Занятия по боевой и политической подготовке. Тревоги. Веселые случаи и грустные минуты. Усталость. Внезапная тоска. Ошибки. Наказания. Походы. Товарищи, с которыми не страшно подняться в атаку. Трудности. Вечера художественной самодеятельности. Дороги. Пыль над колоннами. И песни — боевые солдатские песни, парящие над безбрежными просторами на легких крыльях молодости. Короче говоря, это была пора возмужания, когда человек нуждается в дружески протянутой руке и доброжелательном ободряющем слове. И в эту нелегкую пору Матей всегда мог рассчитывать на помощь и поддержку бойцов и командиров. И потому поэт и сегодня вспоминает их добрым словом.
Не обходилось, разумеется, и без разного рода неприятностей. Однажды Шопкин допустил какое-то нарушение. Офицер, имя которого приводить здесь не имеет смысла, поставил его перед товарищами в учебном классе и назидательно произнес: «Писакам и бумагомарателям я спуску не даю».