Он молча подошел, хотел что-то сказать, но не смог. Так трудно было начать. У нее же по лицу покатилась еле заметная слеза, а губы дрогнули, то ли от обиды, то ли от радости неожиданной встречи. Он начал рыться в рюкзаке, что-то оттуда выуживая, она же сильней закуталась в старый бушлат, словно почувствовала озноб, и что-то еще. Другое.
Наконец он что-то достал из рюкзака и протянул ей. Это была небольшая игрушка. Мишка, столь замызганный и грязный, что его наверное стало бы жалко, если бы все не было так серьезно. Слезы из ее глаз покатились сильнее. Она взяла, почти вырвала игрушку из рук Жени и прижала к себе. Символ любви, символ детства, и символ нового поколения, продолжения рода и любви.
— Знаешь, — наконец произнес он тихо. — Ты спрашивала тогда… Так вот. Я верю в любовь. А еще я верю в будущее. В наше с тобой будущее…
Договорить он не успел. Она подошла, потеребила воротник его куртки и вдруг, обняв, поцеловала.
Звереныш
Его все звали Звереныш. То ли за полудикий образ жизни, то ли за то обстоятельство, как он появился на станции. Но это прозвище парнишку совсем не обижало. Никто не смел произносить его издевательски, или презрительно, окружающие старались называть его ласково, либо дружелюбно, чтобы не обидеть и не задеть чувств парня. И это прозвище стало скорее именем, так как настоящего его имени не знал никто.
Впрочем, все по-порядку.
Лет шесть или семь назад, никто не считал, да и смысла-то в этом люди не видели, в одну из спокойных ночей дежурил у северного тоннеля дед Архип со своим извечным напарником и закадычным другом Вовкой «Жгутом». Вроде разница в возрасте — лет около двадцати, но что объединяло этих мужчин, было совершенно не понятно. Они всегда жили обособленно ото всех: их палатки стояли рядом на отшибе, как раз возле северного тоннеля. Конечно, у всех возникали вопросы и домыслы, почему эти двое практически не общаются с населением, игнорируют его, но тот факт, что они исправно выполняли свои трудовые и военные обязанности, затыкал многих. Чем бы человек ни занимался, лишь бы он делал это на пользу станции.
Как рассказывает «народное радио», в ту ночь все шло более, чем спокойно. Тоннель был безопасен. Дальше находилась заброшенная станция. Необитаемая и никогда особых неприятностей не приносившая. Разве что пугала иногда забредших на нее путников странными тенями и неестественными звуками. Да и то не всегда. Выходы с нее и тоннели, ведущие дальше по ветке, завалены, и ничего вроде появиться из них не должно было.
Костерок горел ленивенько, словно сам готов был заснуть. Тени плясали мирно и ласково. Разговор не шел. Каждый думал о своем, да и после раздавленной бутылки местного самогона, головы под методичный треск затухающего костерка сами опускались на грудь, толкая парочку, если можно так выразиться, на преступление, так как сон на дежурстве был серьезным проступком. Несколько раз они могли спокойно вылететь со станции, но первое время им сходило это с рук, а позже они нашли какой-то выход. Какой именно, народное радио умалчивает, вот только давно их никто не заставал спящими на постах.
Они бы так честно и проспали свою дежурную ночь, незаметно и мирно, когда чей-то вой разбудил их.
Дед первым распахнул глаза, чувствуя, как кожа покрывается нездоровой испариной. Он покрепче сжал свой старенький и потрепанный АК и несколько минут пялился в темноту тоннеля, решая сложную загадку — не померещился ли ему вой. Его друг и соратник посапывал рядом, как не бывало, успев, по всей видимости, заснуть глубоко. Жгут всегда отличался неимоверно крепким сном, а уж под самогончик-то и подавно. Антип еще несколько минут пялил глаза в темноту, потом подкинул дровишек, которые уже несколько лет подряд таскали сверху, с местной мебельной фабрики, и пристроился обратно, решив было, что на его ушах сказывается старость.
Но не прошло и полминуты, как вой раздался снова. Дед опять вскочил и беспокойно посмотрел в тоннель. Зыук был какой-то заунывный, жалобный и печальный одновременно, словно существо, издававшее его, готовилось отойти в мир иной. Поэтому и выло.
Он снял с предохранителя свой калаш и принял его на плечо, удерживая палец на спусковом крючке. От всего этого тянуло чем-то мистическим и очень-очень странным, что не мог объяснить его много повидавший в жизни и ничему не удивляющийся мозг. Откуда могло взяться существо, издающее вой, ведь станция дальше закрыта и все выходы с нее, кроме этого, замурованы? Что вообще происходит? Может снова глюки? Маразм старческий настигает, не спросив разрешения старика? Да и Жгут вон спит, как убитый. Но ведь не возможно не услышать такой пугающий вой, как этот.