Гордей всегда был в хорошем настроении. Не отказывался он и от привычки называть верующих женщин своим сюсюкающим словом — «лосади». Старые члены общины уже смирились с этим, а новым Парамон все так же, как и раньше другим, обещал пристегнуть парня. Но, пряча улыбку под усами, ничего не предпринимал. Видимо, Гордей стоил того, чтобы ему можно было позволить такие выходки.
Через несколько часов сестры и братья во Христе начали тайно со всех сторон пробираться в Замашинское редколесье. Словно лазутчики, по малохоженным тропам, через кустарники и густые травяные заросли шли они к условленному месту. Парамон, видимо, использовав самый короткий путь, добрался к редколесью раньше других и уже на облюбованной полянке раскладывал на траве какие-то бумаги, книжицы. То тут, то там слышались треск сухого валежника, осторожная поступь. Каждому пришедшему пресвитер кивком головы указывал на место, где ему подобает устраиваться для моления. Серафиме он предложил расположиться недалеко от пресвитера, по соседству с маленькой ярко-зеленой елочкой.
Теперь, после перенесенной болезни, Серафиму перестали привлекать таинства и особые внушения, от которых раньше она впадала в дрожь, теряла самообладание. И было для Серафимы странным еще и то, что, воздавая всевышнему за спасение ее, никто, в том числе и пресвитер, ни единым словом не упомянули ни Ладухина, ни Агафью.
Несмотря на теплую погоду, многие из верующих пришли на моление в осенних пальто, в толстых суконных куртках. Некоторые из них нестройной кучкой разместились под молодым, развесистым тополем. Парамон со своими писаниями стоял перед ними, как строгий учитель перед учениками.
Сегодняшнее моление отличалось разнообразием программы службы. Неторопливо, видимо, для того, чтобы верующие могли осмыслить каждое слово, читал Парамон Библию. Потом с высоко поднятым кверху пальцем пресвитер начал внушения.
— Мы на земле гости, главное — жизнь загробная, а бог не всех возьмет в свое царство. Отрекитесь от земного, молитесь — и вы попадете в царство небесное!
После горестных речей о страданиях Христа, о пролитой им крови во имя людей, о возмездии, о страшных муках ада послышались всхлипывания. Они доносились до Серафимы, как редкие и крупные шлепки дождевых капель, но вот они усилились, участились и слились в единый душераздирающий вопль. Стоя на коленях, одни рыдали, раскачиваясь из стороны в сторожу, другие падали вниз, точно собираясь подползти к ногам божества.
Серафима поняла, что ей нельзя стоять безучастной. Ведь на нее, как и на остальных, должен сойти святой дух, ей тоже надо учиться говорить со всевышним на ангельском языке. Но заставить себя впасть в состояние религиозного экстаза она не могла. Все это, конечно, будет замечено пресвитером, и тогда добра не жди. Подражая другим, она дергала плечами, растирала пальцами глаза.
Рыдания и вопли разносились волнами, которые то достигали предела напряжения, то постепенно убавлялись в силе, стихали. Чтобы вызвать новую волну, пресвитер выкрикивал какие-то призывы и взмахивал руками, точно собирался взлететь ввысь.
— За все надо каяться перед богом! Где наш бог? Где ты, наш спаситель?
Над головами, в густой кроне тополя хрупнула сломанная веточка.
— Туто-ти я, туто-ти я! — отозвался в зашевелившейся листве молодой и бодрый голос.
Серафима, уже начавшая привыкать к необыкновенностям и странностям служения, вздрогнула и робко взглянула на своих братьев и сестер во Христе. Взглянула и не поверила своим глазам: все стояли на коленях в оцепенении, с перекошенными лицами. Такое выражение лиц бывает у людей, получивших страшное известие…
Первой дала знать о себе женщина, стоявшая рядом с Серафимой Она чуть ли не плашмя упала на землю, закрыла ладонями лицо и начала громко причитать.
— Нет, мы не достойны тебя видеть! — с отчаянием тут же заголосила ее соседка.
— Прости ты нас, грешных! Не карай нас, милостивый!..
В одно мгновение все заколыхалось, заметалось, неистово загудело. Одни хватались за волосы и нещадно рвали их, другие сбрасывали с себя одежду и, не находя себе места, бросались в объятия друг друга. Никто не смел взглянуть туда, вверх, откуда донесся глас божий.
Не потерял самообладания лишь один человек — пресвитер Парамон Он стоял, подобно изваянию, скрестив руки на груди, проницательно рассматривал темнеющее в кроне пятно. Это пятно вначале было неподвижным, потом листья затрепыхались, обнажив свою белесую изнанку, затрещали сучки, взметнулись обросшие густой зеленью ветки.