«Поэты еще до чтения своих стихов привлекли внимание собравшихся своими своеобразными костюмами: оба были в черных бархатных кафтанах, цветных рубахах и желтых сапогах. <...> Н. Клюев прочел былину-сказание «О Вильгельмище – царе поганом», а г. Есенин – сказание о Евпатии Коловрате. Затем поэты читали поочередно лирические стихотворения. В произведениях обоих поэтов в значительной мере нашла отражение современная война. Оба поэта имели у слушателей успех».
Тогда же, в январе, поэты читают свои произведения у великой княгини Елизаветы Федоровны в учрежденной ею Марфо-Мариинской обители на Ордынке. Художник М.В. Нестеров вспоминает:
«В начале месяца мы с женой получили приглашение вел<икой> княгини послушать у нее «сказителей». <...> Все поместились вокруг большого стола, на одном конце которого села вел<икая> княгиня. В противоположном конце комнаты сидели сказители. Их было двое: один молодой, лет двадцати, кудрявый блондин с каким-то фарфоровым, как у куколки, лицом. Другой – сумрачный, широколицый брюнет лет под сорок. Оба были в поддевках, в рубахах-косоворотках, в высоких сапогах. Сидели они рядом.
Начал молодой: нежным, слащавым голосом он декламировал свои стихотворения. Содержания их я не помню, помню лишь, что все: и голос, и манера, и сами стихотворения показались мне искусственными.
После перерыва стал говорить старший. Его манера была обычной манерой, стилем сказителей. Так сказывали Рябинин, Кривополенова и другие, попадавшие к нам с Севера. Голос глуховатый, дикция выразительная. <...> Сказители эти были получившие позднее шумную известность поэты-крестьяне – Есенин и Клюев. Все, что сказывал Клюев, соответствовало времени, тогдашним настроениям, говорилось им умело, с большой выразительностью».
Инициатором этих многочисленных публичных выступлений был именно Клюев. В союзе с молодым Есениным, чей талант он оценил сразу же, как только увидел в печати его стихотворения, Клюев надеялся привлечь внимание публики к «крестьянской» поэзии. Настойчивее и резче, чем другие его единомышленники, Клюев утверждал и прямо-таки насаждал в русском обществе свое «народное» (правильнее – неонародническое) мировоззрение. «Он был лучшим выразителем той идеалистической системы, которую несли все мы, – писал позднее Городецкий. – Но в то время как для нас эта система была литературным исканием, для него она была крепким мировоззрением, укладом жизни, формой отношения к миру». Публичные чтения в Петрограде и Москве были чрезвычайно важны для Клюева. Обладая к 1916 году достаточно развернутой программой, Клюев пытался организационно сплотить вокруг себя близких ему по духу писателей-«самородков» (Есенина, Клычкова, Карпова, Ширяевца). Следует сказать, что эти попытки Клюева оказались не бесплодными: его выступления вместе с Есениным в конце 1915 – начале 1916 года обострили интерес к народной культуре и вызвали немалый общественный резонанс, тем более что они, как верно заметил М.В. Нестеров, вполне соответствовали тогдашним настроениям.
Влияние Клюева на Есенина было в то время огромным. Всячески опекая своего «меньшого брата», Клюев старался нейтрализовать воздействие, которое оказывали на Есенина З.Н. Гиппиус, Городецкий и другие литераторы. Он укреплял в Есенине неприязнь к петербургской интеллигенции, поддерживал его религиозно-народнические искания, щедро делился с ним знаниями и опытом, обсуждал его новые произведения. Еще в сентябре 1915 года, узнав, что Есенин – не без участия Городецкого – решил отдать первый сборник своих стихов в суворинское издательство «Лукоморье», Клюев счел своим долгом вмешаться. Он убедил Есенина порвать с «Лукоморьем» – «кандальным отделением "Нового времени"» и рекомендовал своего питомца издателю М.В. Аверьянову, с которым вел в то время переговоры об издании «Мирских дум». «Лепил я твою душеньку, как гнездо касатка», – скажет позднее Клюев о своем погибшем собрате («Плач о Сергее Есенине»). Широко известны и признания самого Есенина о том, какую огромную роль сыграл в его жизни Клюев. «Как был он моим учителем, так и останется, – говорил о нем Есенин своему приятелю В.И. Эрлиху за несколько дней до смерти. – Люблю я его».
Однако в отношении Клюева к Есенину – для современников это не было секретом – присутствовал и другой оттенок: эротический. Полюбив «Сереженьку» глубоко и нежно, Клюев пронес это чувство до конца своих дней. Его стихи, посвященные «прекраснейшему из сынов крещеного царства», – лучший образец русской лирики такого рода. По циклу «есенинских» стихов Клюева видно, как его любовный идеал принимает форму некоего триединства, в котором для поэта воедино сливаются «супруг» («жених»), «сын» и «брат». «Не ты ль, мой брат, жених и сын, Укажешь путь к преображенью» – восклицает поэт («Изба – святилище земли...», 1916-1917). Еще более определенно – в стихотворении «В степи чумацкая зола...» (1921): «Супруги мы...»