Во вступительном «присловье» Клюев пояснял, что, по древней лопарской сказке, на Медном ките покоится Всемирная Песня. В книгу вошла одноименная поэма, полная трудных иносказаний, – попытка Клюева поэтически отобразить революционное и, как ему уже виделось, апокалиптическое «красное время». Наряду со стихотворениями, известными по первым клюевским сборникам, «Медный кит» объединил под своей обложкой и новые «революционные» произведения – некоторые из них печатались в 1917-1918 годах в газетах «Знамя труда», «Дело народа», «Красная газета», петроградском журнале «Пламя». Среди них встречались крайние по своей «революционности» строки, прославляющие насилие, казни, расстрелы. «Убийца красный – святей потира», «Хвала пулемету, не сытому кровью» – эти призывы, проникнутые ненавистью к врагам русской революции, напоминают столь же радикальные устремления Клюева эпохи 1905-1907 годов (достаточно вспомнить стихотворение «Победителям»). А. Измайлов, рецензируя сборник «Медный кит», удивлялся, что Клюев, «задумчивый, томный, застенчивый, пронизанный священным церковным глаголом», каким он являлся в своих ранних книгах, поет теперь ненависть и громит «классового врага». Измайлов полагал, что «нежность» и «жалостливость» – истинная стихия поэта, а его революционные стихи – ошибка.
На самом деле, «церковный глагол» и «ненависть» удивительным образом соединялись в клюевских стихах той поры. Так, воспевая, например, Коммуну на мотив «Боже, Царя храни», Клюев видит в ней своего рода «купель», в которой свершается новое крещенское таинство – очищение не водой, а кровью! Невольно вспоминается блоковское «огневое крещение» («Земля в снегу») или есенинское: «Радуйтесь! Земля предстала Новой купели» («Певущий зов», 1917):
Боже, Свободу храни –
Красного Государя Коммуны,
Дай ему долгие дни
И в венце лучезарные луны!
<...>
Боже, Коммуну, храни –
Красного мира подругу!
Наши набатные дни –
Гуси, летящие к югу.
Там голубой океан,
Дали и теплые мели...
Ала Россия от ран,
От огневодной купели.
Сладко креститься в огне,
Искры в знамена свивая,
Пасть и очнуться на дне
Невозмутимого рая.
С уничтожающей критикой обрушился на «Медного кита» пролетарский писатель П.К. Бессалько, грозно обличавший уже в те годы – как, впрочем, и другие деятели Пролеткульта – «патриархальную мистику» поэтов новокрестьянской группы. Называя последний сборник Клюева «нездоровой книгой», Бессалько упрекал поэта за его религиозность. Но у «Медного кита» нашлись и защитники. «Медный кит, – писал поэт и критик И.А. Оксенов, – вовсе не медный, а золотой. Это подлинный клад – вся эта небольшая, приятно изданная книжка. Столько по ее страницам рассыпано сокровищ, что буквально не знаешь, на что обратить внимание...» При этом Оксенов, не раз встречавшийся с Клюевым в 1918 году, сумел выделить самое главное, что отличало новый сборник Клюева от его предыдущих книг, – его «всечеловечность», интернационализм, пафос всемирного единения. Углубляя тему, уже явственно звучавшую в «Песни Солнценосца», Клюев продолжает сопоставлять и сближать, казалось бы, несовместимые географические названия, имена собственные, реалии и ситуации. «Все племена в едином слиты: Алжир, оранжевый Бомбей», – заявлял поэт. «Сермяжный Восток», «Мужицкий сладостный Шираз», «Давидов красный дом» то здесь, то там появляются в стихах сборника, придавая им особую узорчатость и яркость. В явном противоречии со всем, что он писал ранее, Клюев пытается породнить даже мужика с пролетарием, деревню и город: «С избяным киноварным раем Покумится молот мозольный». «Но что же привело поэта к такому отчетливому осознанию связанности всех частей мирового целого?» – спрашивал И. Оксенов. И отвечал: «Несомненно – небывалые события наших дней – раскаты великой грозы, перекатывающейся с востока на запад по всему земному шару. Они заставляют каждого ощутить свою связь со всем человечеством». Оксенов очерчивал таким образом путь Клюева «от местного, родного, российского – к «интернациональному», вселенскому, мировому». «Тому, кто знаком с творчеством Клюева, – весьма проницательно отмечал Оксенов, – это соединение не покажется странным – ибо поэт уже в своем «избяном рае» открыл все, чем может радоваться мир человека».
Говоря о сборнике «Медный кит», следует задержаться и на стихотворении о Ленине, получившем впоследствии немалую известность. Это одно из первых произведений в советской поэзии, посвященных политическому вождю. Напечатанное в №1 левоэсеровского журнала «Знамя труда» (июнь 1918 года), это стихотворение открывает собой в «Песнослове» цикл о Ленине, состоящий из десяти стихотворений. Оно начинается с «вызывающей» строчки «Есть в Ленине керженский дух» (керженский, то есть старообрядческий) и стремится утвердить «раскольничий» образ Ленина – «мужицкого» вождя революции. Впрочем, как и во всем сборнике «Медный кит», в этом стихотворении звучат уже нотки тоски и плача по гибнущей стародедовской Руси. Так, в Смольном поэту видится не что иное, как «нищий колодовый гроб С останками Руси великой». Прославляя Ленина, воздвигшего маяк «над пучиной столетий», Клюев не может избавиться и от грозных предчувствий.