Видно, не так уж и плохо ему было. Или нет? Она отогнала сомнения. Что за глупости, он и правда надышался, а вышло всё к лучшему.
Она посмотрела на пустое место на диване рядом с собой. Не успела удивиться, как из-за кухонной перегородки возник Фрайди с большой фаянсовой чашкой в руках. Над чашкой поднимался парок, вместе с кофейным ароматом.
— Это ты мне? — Елена опустила ноги с дивана, не обращая внимания, что на ней ничего — совсем ничего — не надето. Когда-то, кажется, совсем давно, Алекс, муж, приносил ей кофе в постель. — Спасибо.
— Э... да, тебе. — Фрайди отдал ей чашку, стал смотреть, как Елена пьёт — жадно, обжигаясь, большими глотками. — Ещё?
— Не знаю. Сейчас допью, и подумаю.
Он покраснел, она поняла, что сказала, и фыркнула в чашку.
— Я поставил будильник пораньше, не знал, когда тебе надо, — он взял чашку из её рук и присел рядом.
Елена посмотрела на него. Он так мило смущался, а волосы надо лбом так забавно топорщились...
— Ещё рано. Время есть.
Он со стуком поставил чашку на пол. Как всё-таки он краснеет, это удивительно.
Они перекатились на край дивана, и сделали это ещё раз.
Елена ещё не открыла глаза, как он, тяжело дыша, снова подтянул её к себе.
— Подожди, не надо... — сонно пробормотала она, но он не слушал.
Она попыталась вывернуться, он вцепился в неё, они потеряли равновесие и свалились с дивана на пол. Загремела отброшенная кружка.
Она шлёпнулась животом на холодный пластик пола, почувствовала жёсткие пальцы на своих бёдрах. Фрайди схватил её, пристроился к ней сзади, и теперь делал своё дело, быстро, грубо, жадно.
Потом он отпустил её и шумно задышал, навалившись ей на спину. Елена зло сбросила его, и поднялась на ноги. Секунду раздумывала, дать ли ему пинка по покрасневшей физиономии, потом просто шагнула к дивану и подобрала свои рубашку и джинсы.
В крохотном туалете быстро умылась холодной водой, глядя на своё застывшее лицо с сощуренными, бешеными глазами. Нет, нельзя срываться. Спокойно, Ленка. Это не конец света. Это не машина с кожаным задним сиденьем. Это просто холодный пол в занюханной квартирке. А прыщавый придурок — не трое мужиков. Успокойся.
Фрайди стоял у выхода, жалкий, потерянный, взъерошенный, как щенок. Протянул ей курточку:
— Извини, извини, я дурак, так глупо получилось. Извини, прости, пожалуйста. Не уходи.
Она молча вырвала у него из рук куртку, стала натягивать на себя. Он стоял с таким жалким видом, что Елена стала остывать.
— Ну хочешь, дай мне в морду. Дай, вот сюда, — он зажмурился и повернулся правой щекой. — Сюда бей, здесь лучше.
— Чем лучше? — сквозь зубы спросила она, рывком открывая дверь на площадку.
— Потому что все бьют с правой, а тут ещё не набито... — пробормотал он, и она невольно усмехнулась. Глупо, как глупо всё.
— Никогда так больше не делай, понял? Я тебе не разрешала!
— Понял, прости, я не слышал... Ты простила?
— Хватит извиняться! — рявкнула она. — Я ухожу. Спасибо за кофе.
Он хотел пойти за ней, бормотал что-то, лицо его кривилось в жалобной, досадливой гримасе, но Елена не слушала. Ей надо было уйти отсюда. Иначе она что-нибудь с ним сделает, и это будет на её совести.
Она вышла в серый утренний туман, глубоко вдохнула влажный холодный воздух. Её ещё всю трясло от ярости. Куда теперь? Для работы ещё слишком рано. Пойти к себе, в пустую крошечную квартиру, где ничего нет, кроме отвратительных воспоминаний?
Елена остановилась. Что она за дура, ведь вчера был пожар, и, может быть, с жертвами. Она вспомнила горящий угол полуподвала, там, где стоял стол, громоздились коробки и сидела девица. Наверное, та погибла в огне или задохнулась. И все эти люди, другие, что сидели в клетках... кто знает, что с ними случилось. Если им не удалось выбраться и убежать... Наверняка там теперь полно полиции.
Надо предупредить агента. Толик и его дружок Стас, который дал ей бумажку с адресом — им не нужны неприятности. Да и ей тоже. И Глен, он ведь должен был туда пойти. Но почему-то его там не было. Она бы заметила. Странно, ведь ему нужны деньги, он сам говорил. Или не говорил?
Она потёрла лоб. Видно, от напряжения или усталости опять заныла голова. Мутный утренний свет стал резким, а над проезжавшим по дороге рикшей-велосипедистом замигала надпись: "Рабочий, 19/28". Откуда-то Елена знала теперь, что парню девятнадцать лет, и он долго на свете не заживётся. Максимум до двадцати восьми.
Она зябко передёрнула плечами, и махнула велотаксисту рукой. Надо было добраться до дома Толяна как можно скорее, а проблемы рикши её не касаются. Не один седок, так другой его всё равно когда-нибудь его доконают.