Щелкнул выключатель, развернута записка — все это делал словно бы кто-то другой.
Я впился в строки.
Печатный ряд без знаков препинания:
«…Григорию александровичу мезенину телеграфь куда девал письмо главка опытном заводе черт тебя дери за твой счет целую бернер».
Мое тело вышло из дома и проволочило ноги до ближайшей окамейки.
Я знал Машу. Возврата к ней нет.
Я сидел закостенев, долго ли — не знаю. Туман, зарождавшийся над набухшей землей, свежесть позднего вечера, возвращали, однако, меня к нормальному восприятию происшедшего. Умный человек тем и отличается от глупого, что с чувством меры соотносит свою реакцию с раздражителем.
Чем-то все это должно же было кончиться!
Пусть не так, но…
Что говорить, получилось все скверно и глупо. Жаль, что рушились чьи-то чужие иллюзии. Но я не программировал такого нелепого развития событий. Как говорят — «судьбе было угодно». Да я и не думал менять свой семейный уклад.
Умна ли Маша?..
В руках хрустнула телеграмма.
Работает ли ночью здесь телеграф?
Была, по-видимому, уже глубокая ночь. Задумавшись, я сидел на лавочке, подняв воротник и уставившись на гигантскую клумбу с разросшимися каннами.
Вдруг я почувствовал, что я не один. Ужас пронизал меня: со мной на скамейке сидели два парня.
«…у парке ночью двое ходють. Враз убивають», — мелькнули в подавленном мозгу слова Лукерьи.
— Сторожем? — спросил меня парень слева.
Я не отвечал. Губы одеревенели, как это бывает после укола дантиста.
— Сиди, мужик, спокойно. Замри.
Я замер.
— Мы тут цветочков нарвем. Не возражаешь? Цветочков?!.. Уф-ф…
— Меня это не касается, — обрел я дар речи.
Парни зашли в клумбу, как кабаны в кукурузу.
С треском ломались стебли-стволы могучих канн. Они вышли со снопами мясистых цветов и рысцой побежали в черноту парка.
Домой.
Хочу домой!
К Зинаиде…
21
На душе скребли кошки. Как-то теперь мои дела?
Деланно-бодро я взбегал, по лестнице. Навстречу мне трещал каблуками Дуликов. Откуда такая прыть у Василия Кондратьевича? Перевели в ведущие?
— Григорий Александрович! — удивился мне Дуликов.
— Ну, какие здесь новости? — отвел я его слегка в сторону.
— Бернера прочат главинжем на Опытный завод.
— Кто вместо него?
— Прохоров.
— А почему не Голтяев?
— Вам это не ясно?
«Предельно ясно», — подумал я. — «Прохоров — служба информации».
— Меня от вас отобрали, — как-то без сожаления бросил Дуликов.
«Разваливают отдел!» — Я с усилием продолжал улыбаться.
— Простите, Григорий Александрович, запарка, — отвел в сторону глаза Дуликов и затрещал каблуками, спускаясь.
— Вас повысили? — крикнул я вдогонку.
Он безнадежно махнул рукой.
…Выждать, претерпеть, выстоять. И вписаться в конце концов. Вписаться в актив. Чтоб было «ты» и бдительная откровенность за дымком папиросы. Чтоб была рыбалка, где каждый молчит в своей лодке. Чтоб подчиненных называть «народом». Чтоб сдержанно пожаловаться: «У моей барахлят свечи». Одним словом, чтоб быть комильфо…
В коридоре из недалекой двери вышел Голтяев.
— Семен! — крикнул я.
Он обернулся, нахмурился и скрылся в соседней двери.
Холодок скверного предчувствия пробежал по телу, когда я взялся за ручку двери своего отдела. Я рывком открыл дверь.
Из-за кульмана выскочила Эльвирка:
— Убиться можно! Во загорели! Приказ читали?
По тому, как она льстиво смотрела на меня, играя телом, я понял…
Господи! Неужели?!..
Она пошла на меня, покачивая плечами и бедрами в противофазе.
— Поздравляю вас, начальник отдела Мезенин, — и с фамильярностью кокетки-самородка она изящно протянула мне руку.
Я был готов зацеловать эту руку!
Я был готов ввинтиться в прыжке, как футболист после гола!
Я был готов…
— Спасибо, Эльвира Николаевна, — просто ответил я и слегка пожал ей руку.
Она села за кульман, а я прошелся по пустому отделу.
На первых минутах не солидно бросаться к доске приказов.
Я прошел к Эльвире за кульман. От неожиданное ги она выронила моток мохера вместе со спицами. Я под» нял и то, и другое, сел рядом и положил свою коричневую руку на ее бледненькую, доотпускную.
Она смотрела в окно, но видела меня своим височком с темной слабой жилкой, слышала маленьким красивым ушком.
— Ведь мы с тобой давно работаем, Эльвиш, верно?
Моя рука почувствовала слабый импульс в ее руке.