Владимир Васильевич выложил на стол черный пакет, плотно уселся в своем кресле и начал обдумывать свое положение.
«У-у-у! Щелкоперы проклятые!» — гневно покосился он на пакет.
Что это? Откуда это он?..
Вспомнился школьный спектакль. Он был потный ог подушки на животе, подложенной под зеленый сюртук, от жирного грима. Мешала картофелина пластилинового носа, наклеенные седые брови. Было тесно, неудобно… Как сейчас.
Да, и тогда уже учительница литературы углядела в нем Сквозник-Дмухановского.
Это фатально?
Гоголь… Запретить бы, а?… Ну, замолчать. Уж во всяком случае не печатать.
Все отклеивался тогда седой бобрик парика… Шкуро провел ладонью по темени; никакого бобрика — лыс. Но бодр! И надо бороться.
За что?
За автомобиль? За деревянный особняк на садовом участке, неброский снаружи и комфортный внутри? За четырехкомнатную квартиру в доме на набережной? За тряпки?
Кто их отнимет? За это не надо бороться.
Вот только выдать дочку… Но сделано уже все для ее судьбы. Она на четвертом курсе факультета романских языков, брезжит СЭВ, был разговор с Николаем Ивановичем…
Важно сохранить уровень состоятельности? Сколько нужно? Его персональная, плюс докторская жены… Хватит и на санатории, на курорты, на помощь детям. Есть сбережения; и не малые.
Нет, это сейчас его не заботило.
И одолевала страшная мысль — чем он будет без этого кресла?! Именно — чем? «Кем» — не будет. Домино на сквере? Внимательное чтение вечерней газеты? Ее объявления с приглашениями на вакансии киоскеров, сантехников, судомоек «с сохранением пенсии» ему видятся в кошмарных снах. Писание никому не нужных воспоминаний-реабилитаций при скорбных проходах жены мимо письменного стола? Заботливо, тихо поставленный ему стакан чая…
Решена ли у нас полностью проблема ПРЕСТИЖНОЙ старости?
И «решабельна» ли она вообще?
Если бы.
И еще — внутреннее одиночество.
А не одинок ли он уже сейчас?
Ведь хочется, черт побери, и не купленного, не конъюнктурного общения!
Контакты «по-простому, по-рабочему» у него не получаются. Разговор «за жизнь» с умным человеком не склеивается. Сам видит, чувствует — одолевает бдительность, сейчас же пробивается где-то служебная спесь, покровительственный тон. Появляется начальег-венная нота. И все время боязнь недозволенной фамильярности со стороны подчиненного собеседника. Примеры из своей большой и небезынтересной жизни все больше вытесняются иллюстрациями из мемуаров Алексея Дмитриевича (аллах его взял!).
Преданные Саня, Прасковья… Неужели остались только онй?!
— Бр-р…
Шкуро снова неприязненно посмотрел на черный пакет.
М-да… Нечего сказать, разделали директора.
Стало явным тайное тайных.
Не все, конечно. Но достаточно и этого пакета.
Весь ли «тираж» здесь?
— Пакеты все здесь? Уверена?
— Кажись все, Володя, — засуетилась Дудкина.
— Кажись… В ЦКБ любят занимательное чтение. Дают почитать и другим. И какой я тебе «Володя»?! Чтоб не было! На людях, — смягчился Шкуро.
Кресло… Его надо отстаивать.
Опять, в который раз, состязание брони и снаряда.
Какова эта броня теперь?
Давайте играть в «свои козыри».
Райком?
Здесь всегда знак вопроса.
И козыри здесь мелкие: суетливая помощь в праздничном оформлении, угодливость при выполнении поручений, мероприятий…
С другой стороны, сложная история отношений: вызовы, комиссии… Знают — натянутые отношения у него со своим секретарем парторганизации, все труднее ему оставаться в бюро ЦКБ.
Главк?
Что нужно Главку?
План.
У Владимира Васильевича много лет 100,2 %.
И чтоб подчиненная организация не затрудняла Главку жизнь, не заботила.
Шкуро не досаждал. Управлялся сам.
Больше того — Шкуро СНИМАЛ ЗАБОТЫ. У Шахова, когда он завел тогда осторожный разговор насчет трудоустройства какой-то Данковой, слегка дрожала сигарета. И вот она, полногрудая Брунгильда, уже у Владимира Васильевича. Кадр ЦКБ Растущий конструктор. Член месткома.
Заказчики, на которых работает ЦКБ?
Не подведут.
Владимир Васильевич тертый калач. Нужные люди в комиссиях по приемке ходят у него в консультантах, числятся в совместителях и даже разработчиках по «золотым» трудовым соглашениям.
Здесь он, пожалуй, перебарщивает, но карающий меч общественного осуждения становится картонным перед латниками с учеными званиями и престижем положения.