— Ну, хоть директор на них покатается?
— Нет. У него уже брюшко и цветной телевизор.
— Тогда зачем же делали? Опытный образец? Даже мне ясно…
— Хельга! До чего ж ты, старуха, самокритична!
— Можно, пожалуй, сочинять техническое описание, — удовлетворенно произнес вслух Линчевский и, подойдя к своему столу, вынул чернила.
— У Владика опять сыпь. А аллергия…
Оля не успела про Владика.
Ворвался в отдел Сашин и кинулся к своему столу.
— Я знаю, что мне нужно делать… Знаю, что делать… Я сам знаю, что мне нужно! — свирепо крикнул он в лицо, сидящей напротив Оле.
— Что с вами? — встревожилась она.
Сашин не отвечал. С одержимостью он искал лист чистой бумаги.
«Так же вел бы себя и Саня, если б его лишили права переписки», — весело подумал Линчевский, углом глаза наблюдавший за Сашиным.
Непослушной рукой, царапая бумагу, Игорь Игоревич судорожно и криво начеркал заявление об увольнении. Росчерк подписи украсила клякса. Уронив стул, он рванулся к Линчевскому. Тот, стоя у стола и понимая, конечно, что делает Сашин, спокойно заряжал авторучку; даже эту операцию он делал стоя.
— Прошу завизировать, — в официальной стойке протянул бумажку Сашин.
— Я имею право прочесть? — не прерывая важной операции, спросил Линчевокий.
— Читайте, — надменно бросил Сашин.
— Тогда завтра. Утром.
В углах рта у Линчевского наметилась улыбка: официальный Сашин — это выглядело необычно и… комично.
— Это заявление об увольнении.
Сашин стоял — руки по швам.
— Знаю. Очь хорошо.
«Очь хорошо! Ему хорошо!» — с горечью воскликнул про себя Игорь Игоревич.
— Я требую немедленной подпиои!
— Игорь Игоревич, я ничего не делаю немедленно. По природе своей я кунктатор. Медлитель. Вы это знаете.
— Наплевал я на вашу природу! Извольте подписать!
Лицо Линчевского изменилось; губы как будто исчезли; их заменила холодная поперечная черта на бледной бритой коже.
— Если, ведущий конструктор Сашин, вам… э… на своего начальника отдела, то я вообще не… Похоже, что вы мой начальник и приказываете мне?
— Хорошо. Я обойдусь без вас. По закону… Разрешите позвонить?
И не дожидаясь разрешения, Сашин нервно набрал номер.
— Надежда Васильевна. Директор ЦКБ у себя?
Он положил трубку.
— Его нет, но… — угрожающе начал Сашин, и, не зная как продолжить, взял заявление и сел за свой стол.
Он был в замешательстве.
Игорь Игоревич не представлял себе, что делать дальше, не знал, как ведут себя люди в его положении. В мстительной торжественности он оглядывал зал, отыскивая предполагаемые ухмылки на лицах сотрудников.
Те углубились в свою работу.
— Я не знал, что работаю… работал среди глухонемых… — начал он и опять замолчал в гордой растерянности.
Сашин открыл средний ящик стола, чужого теперь стола, и стал разбирать содержимое, плохо понимая, что он возьмет с собой, а что бросит здесь, в постылом ЦКБ.
«Что у меня здесь?» — рассеянно подумал он, вынимая какой-то черный пакет. — «Фото с тормоза?»
Но там оказались листки машинописного текста.
На заглавном листке вразрядку было напечатано «ВОТЧИНА».
«Что за чертовщина?»
Он пробежал первые строки. Гневная торжественность таяла на его лице, недоумение сменилось внимательностью.
— Присосался, — шепнула Муромцеву Рогнеда Николаевна. — Но откуда у него другой пакет? По ЦКБ ходит один. Вон, у Семенова.
Муромцев пожал плечами.
В отделе установилась тишина. «Глухонемые» посматривали на Игоря Игоревича: как-то среагирует на «черный пакет» необычный Сашин.
Раздался звонок на обед. Сашин его не слышал.
Сотрудники вышли бесшумно.
Зал опустел,
9
Порог бывшего сельхозтехникума, где теперь разместилось вновь организованное Центральное конструк-торское бюро ГУТСНП, переступает плотный незнако-мец с волевым подбородком.
— Закажите табличку «Директор и Главный конструктор ЦКБ товарищ В. В. Шкуро», — делает он секретарше первое распоряжение во вверенном учреждении.
Один в кабинете Владимир Васильевич теряет самоуверенность и задумывается.
Вот только что он, лесотехник, был начальником ОКБ промышленности геодезического оборудования и она, эта промышленность, как необъезженная кобылица, выбросила его из седла. Не помогли ни апломб, ни опыт работы в лесобумажной промышленности, где он также не удержался.