Ее не было, когда истекли минуты задержки с началом спектакля.
Ее не было, когда померк свет и, дрогнув, пошел занавес. И когда на сцене появились люди и стали разговаривать так, как никогда не разговаривают люди в жизни.
Бедная, ее, опоздавшую, капельдинеры направляют сейчас на галерку?
— Садитесь, — мягко предложил мне кто-то сзади.
Растерянный, пристыженный сочувствием зрителей, я сел рядом с пустым креслом.
Делать нечего, я стал смотреть спектакль.
Правда, по временам, без надежды, я поглядывал на темный проход между креслами — не появится ли там пригнувшаяся, извиняющаяся тень.
Может быть, в областном театре нет строгой дисциплины?
Дисциплина была. Тени не появлялись.
Пьеса Надградиика, зарубежного драматурга, «Пассакальи для крокодила» не была ни комедией, ни сатирой на «запад».
Вот примерное содержание этой психологической драмы.
Пенсионер, соотечественник драматурга, ездит по воскресеньям в пригородный зоопарк. Там он кормит пельменями крокодила, уроженца той же страны, и, таким образом, соотечественника пенсионера и драматурга. Животное съедает пельмени с удовольствием и упаковкой.
Крокодил застенчив и раним. У него (а может так у всех крокодилов) есть, так сказать, Ахиллесова пята, какое-то уязвимое пятнышко на голове. В пятку на голове бросает камушком, всего-то с помидор величиной, мальчишка-сорванец. Крокодил-соотечественник погибает. Пенсионер, полюбивший крокодила, потрясен.
Возникает сложный букет коллизий и переживаний.
Здесь и личное горе пенсионера.
И проблемы биологического равновесия в городке в связи с выпадением звена в цепочке: человек — животное — пельмени.
И пани Загнорскова, которую старик любит, как крокодила.
Забегая вперед, скажу, что в финале пьесы живой пани пенсионер покупает женские туфли, а по крокодилу заказывает реквием в местном костеле.
Как играли?
Хорошо.
В манере Алексея Михайловича. Заведующего статистическим отделом Окружной железной дороги. Когда я был студентом, он играл с нами в преферанс. Была у него претензия читать с выражением в кругу знакомых.
Читал он примерно так:
«И вот я поднял руки…» — Алексей Михайлович поднимает руки.
«…и совершил прыжок». — Декламатор подпрыгивает.
«Я словно плыл в пространстве», — Алексей Михайлович делает разгребательные движения руками, как бы плывет брассом.
«Направо гор вершины…» — Алексей Михайлович оглядывается направо и неоколько вверх, потому что «гор вершины».
Ну и так далее.
Но не в этом дело.
Она не появилась и в антракте.
Конечно же, я кинулся к телефону.
К телефону театрального администратора меня допустила та самая контролерша. Тон ее был другой. Холодной надменности.
— Возьмите на столе ваш билет. За ним не явились.
— Что с вами? Ничего не случилась?! — кликнул я в трубку Елизавете Сергеевне.
— Ничего. Не беспокойтесь.
— Так что же вы…
— Я расстроена немного. Мальчишки в школе… Я расскажу вам. Не было настроения…
Я положил трубку и, мимо полной любопытного презрения контролерши, деревянной походкой направился к своей Голгофе, удобной Голгофе, креслу, обитому ласковым плюшем к недавнему юбилею театра.
Тургенев говорил: «Для того, чтобы писать, нужно быть хоть чуточку влюбленным».
Я бы сказал: «Для того, чтобы жить…»
Жизнь вне духа, вне мира чувств — это конец. Что он естественный, что здесь заявила о себе старость, — мне от этого не было легче.
Сейчас от меня удалялось нечто в сиянии, в звуках хорала.
Это уходил ангел смерти со своей добычей. Серебряный, с молодым розовым лицом. С холодом серых глаз. Сдержанный. Вежливый. И… жестокий?
Нет. Индифферентный.
Страшно, когда ты безразличен.
Когда все равно, есть ты или тебя нет…
Говорят, что дух покидает тело неслышно. Как бы испаряясь.
Это вранье.
Это больно. Как будто выдирают что-то у тебя изнутри. Сострадая тебе, гуманно, почти научно. Но неумолимо. Потому что это необходимо. Чтоб осталось жить твое тело.
Это долго.
Мучительный, надсадный процесс опустошения продолжался, когда я досиживал спектакль и когда я заметил, что одетый вышел из театра.
Я почувствовал…
Дом. Высокий. Скучный. За занавесками скучная жизнь с горшочками блеклых цветов. И вдруг гул обрушившихся внутри этажей. Черные глазницы окон с парком пыли…
Мои глаза посмотрели на часы.
Я испустил дух в 21 час 50 минут по московскому времени.