…Борьба за балки. Мандраж. Стол. Дяди.
Свояченица его понимает, но все равно уходит…
…Борьба за штукатурку. Дяди. Нет тещи…
Когда герой начал сражение за шпингалеты и женщин не оставалось у него даже в машбюро, старушка-созрительница стала пробираться к выходу На титре «Вторая серия» покинул зал и я.
Дома в «Вечерке» прочел: «Холера в Полинезии».
А была осень. Лил дождь. И была холера.
И я запросто и плодовито написал этот рассказ.
Если у вас моральный перевес
Весна! Открывается первая рама.
У меня не открывается.
Пришел похожий на падшего интеллигента плотник-пенсионер. Понюхал раму. Из скрипичного футляра вынул топор. Тактично молчал и не мешал мне этим топором работать.
Когда свежий смог хлынул в комнату, он стыдливо спросил на четвертинку.
Беззащитный, со снятым пенсне на случай удара, он стоял передо мной, когда в передней раздался нервный звонок.
— Из музыкальной редакции.
— Вы ошиблись.
— Ошибся, — уже в дверях согласился со мной Сева.
Племянник-композитор подавал надежды. Он походил бы на Бетховена, если б классик был лыс, худ и носил резиновые сапоги.
— Ошибся. В жизни. Гангстеры. Мафия, — дискретно бурчал за столом Сева, из боязни подавиться болгарскими голубцами.
— Дал им семь песен, — продолжал он, прикончив «Завтрак туриста». — Так в них, видите ли, нет находок. С именитых и со своих они находок не спрашивают. Руку, руку бы мне! — простонал он за килькой в томатном соусе. — А наш-то, великий! Нужен тебе отзыв — лезь под корифееву кровать, лай по-собачьи. Король забавляется. Аль-Ка-поне. Коза Ностра…
— А ты хуже козы. Мерзавец ты, — озлобился я. — Из-за ерунды какой-то в люди не можешь выйти. И ведь не по канату тебе, дураку, ходить, а под кровать и все тут. Удобно даже. И движения-то самые элементарные: согнуться, на четвереньки и это… осуществить заползание.
— Чтоб я к этому подлецу…
— Так ведь подлец-то он, а не ты. А ты внутренне чистый, лаешь себе под кроватью…
— Дядя! Вместо осуждения этой скотины…
— А ты и осуди. Посмотри на него из-под кровати с презрением, тявкни сардонически. Дай своим, так сказать, собачьим голосом понять ему, что хоть ты, в некотором роде, и на четвереньках, а моральный перевес на твоей стороне.
— Никогда! — клокотал Сева.
— Молётой шелофэк!
Мы вздрогнули. Это был голос плотника-интеллиген-та.
— Отфетстфений съёмтшик, — используя пенсне, как лорнет, он глянул на наряд-квитанцию, — гр. Тшюкин ест праф. Я биль шестний мьюзикант!! — надрывно воекликнул он. — И фот…
Лаосом факира он откинул крышку скрипичного футляра. На бархате, словно колье королевы, жемчужно отсвечивал сталью топор.
Это был символ.
Сева икнул, попятился к двери и выскочил из квартиры.
На лестничной клетке осторожно тявкнул пес. Гавкнул уверенно. Затопали сапопи и заливистый лай стал спускаться по лестнице.
Развалясь на диван-кровати, душился от смеха плотник.
— …хо, хо… Гм. Вот так мы и перевоплощаемся. Итак, — он слорнировал наряд-квитанцию, — гражданин Щукин, с вас за раму и племянника.
За классное исполнение мужской роли и гуманизм в искусстве он получил большую «Экстру»,
Девальвация
— Смерть! Поверженному смерть! — алкала крови чаша Колизея.
Луций Муций Куций свирепо занес меч.
— Ударю мимо сердца, — шепнул он. — Умри фиктивно.
Риакуешь ради меня? Ты настоящий ТОВАРИЩ, Луций!!
— Ты это… тово… без высоких слов, — смутился польщенный гладиатор.
Резануло болью под мышкой. Я сделал мостик, ковырнул сандалией воздух и закостенел на песке.
Толпа взревела. И, ахнув, замерла.
Я приоткрыл глаз: ловко, головкой, Луций принял венок, брошенный из ложи Цезаря.
— Отныне он ГРАЖДАНИН Рима! Гражданин Куций Л. М.!! — ликовали трибуны…»
— Чуркин! Анатолий!! Оглох, что ли? К директору.
Я вернулся в свой в©к за миллисекунды и задвинул ящик стола с раскрытым романом о римлянах.
«Если директор назовет просто Чуркиным — свободно могут прибавить. Десятку», — считал я варианты, шагая по коридору. — «Ежели ТОВАРИЩ Чуркин — остаемся при своих и расписываемся «Ознакомился» в приказе со взысканием…»
Дорожка, мягкая и длинная, как удавшаяся жизнь, вела к зеленому столу-стадиону. Мне не предложили сесть в кресло, состоявшее как бы из мячей, обтянутых кожзаменителем.