В начале июля мы должны были сделать еще 4 недели работы на Обуховском сталелитейном заводе. Здесь мы изучали бессемеровский процесс, который был образцово поставлен Д. К, Черновым.
Химическая лаборатория на Обуховском заводе была оборудована гораздо лучше и производство анализов здесь было поставлено можно сказать образцово. Ею заведывал очень опытный аналитик А. А. Котляров, уже пожилой человек с университетским образованием. Помощником был его ученик, кончивший только городское начальное училище, но очень пунктуальный и точный в работе. Мне было очень полезно ознакомиться со всеми приемами количественного анализа, которые были установлены на Обуховском заводе. Это было мое первое знакомство с точной аналитической работой, и я старался почерпнуть из нея все для себя полезное. В особенности я обратил внимание на трудный анализ углерода в стали по способу Ульгрена, для производства которого был необходим большой прибор, требовавший тщательной сборки. На собирании этого прибора я научился, как надо работать с химическими приборами и на что надо обращать внимание при их сборке. А. А. Котляров был так любезен, что позволил мне в виде особого исключения ежедневно посещать лабораторию и изучать разнообразные методы анализа. Мой руководитель
А. А. Брике очень скоро заметил, что я часто пропадаю в химической лаборатории, и не раз говорил мне: «поменьше в лаборатории, больше на заводе». И хотя я очень добросовестно выполнил все работы по заводам, но они не были оценены полным баллом, и я понял, что это — результат моего увлечения работой в химических лабораториях.
Из происшествий, за первый год моего пребывания в Академии наиболее интересным был 500-летний юбилей русской артиллерии, введенной у нас великим князем Дмитрием Донским во время Куликовской битвы. Празднование это продолжалось три дня и началось торжественным заседанием в Артиллерийском музее. На заседании присутствовали Александр III с Государыней, генерал-фельдцейхмейсер вел. кн. Михаил
Николаевич, много великих князей и высшие чины армии; слушателям Артиллерийской Академии были также даны билеты для посещения заседания. Артиллерийский генерал Бранденбург, изучивший историю развития русской артиллерии, в часовой лекции вкратце изложил главнейшие этапы ее развития. После заседания Государь и гости осмотрели хорошо оборудованный Артиллерийский музей, в котором были собраны редкие экземпляры исторического русского оружия.
К сожалению, по приходе большевиков к власти музей был заброшен, никто за ним не наблюдал, и только через 20 лет вспомнили, что имеется богатейшее собрание русского исторического оружия; тогда стали принимать меры к реставрации музея и к разборке образцов, сваленных в кучи.
Несколько лет тому назад (1937-1938 г.г.) я прочитал в «Последних Новостях», что большевики решили восстановить Артиллерийский музей, но должны были сознаться, что много исторически ценного материала погибло вследствие варварского отношения к этому учреждению. Тут, как и во всех деяниях большевиков, сказалась полная некультурность их власти, все разрушающей без всякого смысла, неимеющей никакой любви к прошлой истории государства.
После практических летних занятий, в конце августа и в сентябре, я с полным успехом сдал экзамены для перехода в старший класс Академии. 1-го октября начались лекции, но вскоре я получил телеграмму, что скончался мой отец, и я выехал в Москву на похороны, где и пробыл около недели для устройства домашних дел, так как был назначен отцом его душеприказчиком. Я очень горевал о преждевременной смерти отца (ему было ровно 50 лет), которого я очень любил и уважал. Он был на редкость честным человеком, никогда никого не обманывавшим, с твердым характером. Хотя он занимал очень хорошую должность архитектора 1-го Российского Страхового Общества (самого богатого и старого в России), он никогда не позволял себе покривить душой и принять какую-нибудь взятку при оценке убытков. А соблазн часто был велик, и двое его товарищей (всего было 3 архитектора при Обществе) после своей смерти оставили изрядные состояния. В этом отношении отец был безупречным человеком, и о нем сохранилась в Москве добрая память; даже много лет спустя мне часто приходилось слышать очень лестные отзывы об его честности, правдивости и независимости.
После смерти отца остался небольшой дом (особняк) на Средней Пресне в Москве, который надо было продать и из вырученнах денег часть передать моей сестре, часть бедным и церкви св. Иоанна Предтечи, где он был прихожанином всю свою жизнь Откладываемые отцом деньги из жалованья за последние десять лет (после смерти моей матери), он передавал нашей мачехе Анне Васильевне, которая впоследствии, став игуменьей монастыря Влахернской Божьей Матери (в 60 верстах от г. Москвы, около г. Дмитрова), передала имевшиеся у ней деньги в казну монастыря.
*
**
В старшем классе Академии читались технические предметы, которые не представляли для меня особого интереса, или потому что они были мало связаны с химией, или потому что они читались профессорами, которые не могли возбудить надлежащего интереса к предмету, ими излагаемому. Так, напр., пороховое дело, которое ранее очень интересно читал проф. ген. Гадолин, было передано Г. А. Забудскому, который по записке и ужасным, крикливым голосом рассказывал об изготовлении порохов также бессвязно, как бессвязно он читал лекции по металлургии: конечно, его никто не слушал. Точно также очень милый и симпатичный проф. ген. Тахтарев, постоянный член Артиллерийского Комитета, в течении 3-х часов в неделю, повернувшись лицом к доске, монотонным голосом излагал расчеты деталей машин (цепей, крюков и т. п.), повторяя очень часто одни и те же фразы: «как легко видеть», «это приравнивается» и т. п. Все эти данные можно было найти в составленном им курсе или даже в различных справочниках. Часто он не мог закончить свою речь во время и отнимал часть времени от нашей десяти-минутной перемены, вызывая неудовольствие слушателей. Однажды, когда профессор затянул свою лекцию более, чем на пять минут, один из его слушателей поручик Михайлов, не выдержав характера, вскочил со своего места и демонстративно вышел из класса, хлопнув дверью. Ген. Тахтарев не мог не заметить этой выходки, но не сделал никакого замечания и не пожаловался штаб-офицеру, но жестоко отомстил Михайлову на экзаменах и при оценке проекта он поставил ему самый низкий балл за проект крана, хотя тот был сделан очень внимательно и правильно; а на экзаменах, к которым Михайлов должен был готовиться особенно усердно, он был оценен довольно низкой отметкой.
В старшем классе Академии я слушал только одного профессора математики кап. Шиффа, который читал нам теорию упругости и теорию конструкции лафетов. Он был знатоком математики и состоял членом Математического Общества, где делал доклады о своих исследованиях в области математического анализа.. Курс теории упругости им был очень хорошо составлен и не представлял особой трудности для нашего понимания. Что же касается теории лафетов, то кап. Шифф читал этот курс в первый раз, после ухода в отставку проф. ген. Фишера. П. А. Шиффу захотелось построить свой курс на новых началах, и он просил нас подробно записывать его лекции для того, чтобы по ним готовиться к репетиции, а -к экзамену он обещал написать курс. После каждой его лекции, мы собирались вместе для того, чтобы уяснить весь ход его выводов и понять предложенные им методы интегрирования дифференциальных уравнений. Для выполнения последней задачи им был введен особый термин: «рестрикторы», т. е. особые ограничения, с помощью которых можно было получить определенные решения относительно величины напряжений, развивающихся в лафете при выстреле.
П. А. Шифф эти свои математические выводы представил для доклада в Академию Наук и сделал доклад о них в Математическом Обществе. Он показал нам отзыв знаменитого академика П. Л. Чебышова, напечатанный в протоколах Академии , где указывалось на значение подобных исследований. Но на нашу долю выпала очень трудная задача усвоить подобную теорию и подготовиться к репетиции. Не одну неделю мы потратили на ее изучение, и хотя с грехом пополам сдали полугодовой экзамен, но не думаю, чтобы у кого-нибудь из нас было бы ясное представление о возможности применения этой теории для проектирования лафета. На экзамене мы по выбору могли отвечать по старому курсу ген. Фишера или же по лекциям Шиффа, причем в последнем случае мы могли при ответе пользоваться своими записками. Большинство из нас решило использовать вторую возможность, и все прошло благополучно. Но новая теория лафетов Шиффа не получила права гражданства в Академии. Уже через год он написал другой курс, куда не вошли «рестрикторы», но который был составлен иначе, чем курс его предшественника.