Ужасная жара, которая была в Людвигсхавене, когда я осматривал заводы, и неосторожное утоление жажды холодным пивом и другими прохладительными напитками вызвали у меня заболевание горла. Я едва добрался до отеля во Франкфурте и принужден был послать за доктором, так как имел сильный жар и нестерпимую боль горла и головы. Я оставался пять дней под наблюдением врача совершенно один, но, слава Богу, все кончилось благополучно; доктор опасался вначале, что я заболел дифтеритом, но он скоро распознал, что у меня обыкновенная ангина, только в очень сильной степени.
Все мои поручения были выполнены и я через Берлин отправился в Москву, где в то время находилась моя семья на даче у моей тещи в селе Хорошове.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ РАБОТА НАД ПРОФЕССОРСКОЙ ДИССЕРТАЦИЕЙ
Отдохнув 2-3 недели, я поспешил в Петербург, чтобы найти себе подходящую квартиру, недалеко от Академии. В то время, как в Москве, так и Петербурге, был квартирный кризис, и найти квартиру средних размеров в 5-6 комнат представляло большое затруднение. Но по приезде в Петербург я узнал, что в виду сильного расширения Михайловского Училища и увеличения его штатов, были выстроены новые здания для квартир служащих, и так как штаты еще не были заполнены, то квартиры были свободными и одну из них временно (на год) предложили мне. Я охотно согласился и получил очень хорошую квартиру в 6-7 комнат, которая предназначалась впоследствии одному из командиров батареи.
Если с этой стороны мне очень повезло, то, с другой стороны, меня ожидали неприятности и разочарования в людях. Во время моего пребывания заграницей я имел переписку с Г. А. Забудским и с А. В. Сапожниковым, который был временным помощником Забудского по заведыванию лабораторией. С Г. А. Забудским я вел, главным образом, деловую переписку и сообщал ему об успехах моей химической работы. Интересно отметить, насколько Г. А. был слабоват в химии: когда я ему написал, что сделал синтез изопрена, то он поздравил меня в письме с успехом «в области изопреновых соединений»...
Совсем другой характер носила моя переписка с Сапожниковым, с которым мы расстались добрыми друзьями. К А. В я относился очень дружелюбно и старался во всех случаях помочь ему, чтобы улучшить его материальное положение, так как он был семейным и имел двух сыновей. В мое отсутствие он защищал свою диссертацию для получения звания штатного преподавателя на тему: «Изучение удельных весов водных растворов ацетона». Как он мне писал, защита прошла очень удачно, и он получил искомое звание. Ему удалось также получить хорошо оплачиваемый урок по химии с вел. кн. Андреем Владимировичем. Он просил меня выслать ему весь материал по получению и использованию в промышленности и в обыденной жизни газа ацетилена; он объяснил мне, что это ему нужно для публичной лекции об ацетилене. Я тщательно собрал материал и выслал ему в короткий срок. В своих письмах я откровенно писал ему о всех своих впечатлениях и переживаниях заграницей и также об укладе жизни в
Мюнхенской лаборатории. Я ему подробно написал, почему я решил продолжать работу с изопреном вместо того, чтобы заниматься изготовлением химических препаратов. Я полагал, что это все останется между нами и не будет рассказываемо другим лицам, а в особенности артиллерийскому начальству. Оказалось, что он не только передал об этом разным химикам, но и рассказал о моем поведении в лаборатории Байера инспектору классов К. Е. Гуку, причем от себя прибавил, что я совсем ушел от Байера, предварительно имев неприятные разговоры. Из писем А. В. ко мне я совершенно не знал, что идут подобные разговоры о моем поведении заграницей; точно также А. В. не написал мне, что он получил уроки химии с вел. кн. Андреем Владимировичем, точно боялся, что я буду протестовать и захочу иметь в будущем подобные занятия. Подобная боязнь была совершенно напрасна: я был настолько поглощен своими научными работами, что подобные уроки только отвлекли бы меня от моей главной цели; сокрытие же от меня этого маленького события в его карьере заставило меня в первый раз усумниться в его дружеском ко мне отношении.
Когда по приезде в Петербург из командировки я явился к инспектору классов Гуку, то он с первых же слов стал меня порицать за нетактичное поведение в лаборатории Байера и подчеркнул, что вообще у меня заносчивый характер и я очень много о себе думаю. Крайне удивленный, я спросил его, кто ему рассказал подобные ни на чем не основанные сплетни, и заявил, что я имею положительные доказательства хорошего мнения об мне Байера, как о химике, так и воспитанном интеллигентном человеке. Пускай А. В. покажет мое письмо, где было бы хоть одно слово, что я позволил себе какую-нибудь некрасивую выходку по отношению к этому великому ученому. Я рассказал Гуку, что Байер, приказав сделать фотографию всей нашей группы, усадил меня вместе с профессорами и, наконец, сделал нам визит и дал мне рекомендательное письмо к проф. Фриделю с очень лестной обо мне аттестацие. Представленные мною факты, обстоятельный отчет о командировке (две печатных интересных работы) и ряд данных, собранных для Артиллерийского Управления, заставили Гука переменить свое мнение о моем поведении заграницей. Что же касается до его замечания, будто я «много о себе воображаю», то я иронически ему ответил, что «я о себе так высоко думаю, что вы даже и представить себе не можете, но это — мое дело, и оно никого не касается».
Само собою разумеется, мои отношения с А. В. Сапожниковым теперь не могли быть столь дружескими, как прежде; я уже не мог доверять ему и стал поддерживать с ним более официальные отношения. В характере А. В. более, чем у других химиков, с которыми мне приходилось сталкиваться в нашей лаборатории, было развито чувство зависти, побуждавшее его, порой, к поступкам не совсем деликатным. Чувство зависти присуще нам всем, все мы имеем этот недостаток, но надо различать два вида этого чувства: я могу завидовать успеху какого-нибудь большого химика, когда он подметил интересное явление в том процессе, который был предметом моего изучения, но в котором я этого явления не заметил. Такая зависть может быть оправдываема, если она не сопровождается порчей отношений между людьми. Но если человек начинает завидовать другому в его успешной работе, когда он сам не хочет или не может отдать свои силы и уменье на продолжительный и упорный научный труд, чтобы выявить свой талант в исследовании новых явлений, то подобная зависть может вызвать только отталкивающее впечатление и способствовать установлению недоверия между людьми. Я и Сапожников были почти одних лет (я был на полгода старше) и хотя состояли при одной и той же кафедре в Академии, но каждый из нас имел свою специальность: он — по физической химии, я — по химии органической. Я никогда не стремился занимать кафедру порохов и взрывчатых веществ, хотя я был постоянно в курсе всех актуальных вопросов в этой области и по поручению Артиллерийского Комитета выполнял все возлагаемыя на меня поручения в моей лаборатории. Наши дороги поэтому шли параллельно, и нам не надо было вести борьбу для получения желаемого положения в Академии. Что же касается научной деятельности, то каждый из нас был совершенно свободен в выборе научных проблем и тут мы могли только благодаря своим способностям сделать большую или меньшую карьеру. Вот на этой-то почве и могло возникать тот вид зависти, который мог отделять нас друг от друга.,
Мне далее не раз придется касаться многих недоразумений, которые неизбежно возникали между нами во время продолжительной службы в Академии, но я здесь с самого начала хочу подчеркнуть, что, несмотря на все это, в Алексее Васильевиче было много хороших черт, которые заставляли меня забывать об его недостатках. Во всяком случае А. В. принадлежал к числу хороших русских людей, которыми наша страна могла только гордиться; он был хороший профессор, обладал большой энергией и достиг высокого положения только благодаря своему труду и способностям. В особенности его честная натура проявилась, когда ему пришлось работать при большевистской власти. Теперь, когда я пишу эти строки, А. В. уже нет в живых. Он умер внезапно от кровоизлияния в мозг в 1936 году в Москве, — после возвращения его из ссылки в Сибирь, куда он был выслан, не имея никакой вины. Перед своим арестом и ссылкой он отдавал все свои силы на заведывание химической лабораторией Военно-Технической Академии, которая должна была исполнять разнообразные работы для Комиссариата по военным делам.