городного В. Н. Коковцева и ряда других дельных министров, все это диктовалось исключительно настояниями Александры Федоровны, которая старалась внушить царю, что подобные господа «заслоняют личность царя», и стараются показать народу, что они, а не царь, Помазанник Божий, производят все эти реформы. Горе России было в том, что такая истерическая натура, зараженная религиозным мистицизмом и не знающая жизни народа, захотела вместе с царем не царствовать только, но и управлять страной при помощи методов, которые недопустимы при современных условиях жизни государства. Превосходная мать и безупречная жена, любившая в жизни только своего мужа, глубоко религиозная, она должна была бы стоять вдали от государственных дел, и все свои помыслы и молитвы направить на заботы о своей семье, — в особенности о сыне. Пусть святые подвижники, старцы и юродивые были бы в ее окружении; пусть она через их молитвы просила бы Господа о здоровьи ее больного сына, ее «кумира». Никто в России не стал бы осуждать царицу за такой образ мыслей, если, конечно, указанные молитвенники касались бы только духовных вопросов и если бы они отличались поведением, достойным их звания и положения. Но так как указанные условия были не соблюдены, то и совершилось то моральное разложение, как во всей царской фамилии, так и в высших кругах общества, которое привело к революции и гибели монархии.
Свое вмешательство в вопросы государственного управления она оправдывала, главным образом, той мыслью, которую ей внушил Распутин, — что народ русский любит и обожает царя и царицу и готов для них на все жертвы и подвиги, министры же и все окружающие царя суть наемные чиновники, которые думают только о своей пользе, а не о благе народа. Царица считала, что Распутин, как крестьянин, близко знает все нужды русского народа и, что считаясь с его указаниями царь должен подобрать себе на помощь людей, которые могут показать народу, как царь заботится о нем. Александра Федоровна верила в несокрушимость и неизменяемость русского самодержавия, которое оставалось незыблимым в продолжении трех столетий царствования Романовых, и полагала, что идея самодержавия вошла в плоть и кровь русского народа. Она думала, что, несмотря на акт 17 октября 1905 года, воля царя все равно осталась неограниченной, и все должны исполнять его веления, хотя бы они противоречили основным законам Империи. Все, кто перечил Государюи доказывал, что его желания не могут быть исполнены, в виду их расхождения с законами, по мнению царицы, подлежали немедленному удалению.
Можно привести массу примеров влияния Распутина на царицу относительно назначения новых министров и удаления старых, — об этом уже много рассказано в мемуарах различных общественных деятелей. Распутин имел у графини X. особый салон, где он еженедельно принимал просителей и за известную мзду обещал устраивать их темные дела. В Петербурге это делалось открыто, никто не боялся рассказывать о своих посещениях «старца» и о достигнутых результатах. Я позволю себе привести один случай обращения к «старцу» за помощью для устройства своих семейных дел. Супруга одного почтенного генерала, бывшего губернатора Степной области, ходатайствовала об отправлении генерала на казенный счет в поезде для раненых в одну из крымских санаторий. Понятно, что ей не удалось получить разрешения. Тогда она решилась обратиться к Распутину и отправилась к нему, взяв с собой свою очень миловидную сестру (вдову тоже генерала, бывшего Орловского вице-губернатора). Надо заметить, что обе сестры были состоятельными, имели большое и доходное имение в Пензенской губернии и получали хорошие пенсии. Распутин во время приема сестер больше обращал внимание на хорошенькую вдову и обещал исполнить их просьбу; на прощание он обратился к интересной вдове и сказал: «А ты зайди ко мне, ты мне понравилась, только без сестры». Была ли она у Распутина или нет, я этого не знаю, но старый генерал был отправлен в Крым в поезде для раненых. Всю эту историю мне рассказала женщина, которой я всецело доверял.
Не удивительно, что среди самых лойяльных людей появилась тревога. Один мой знакомый, человек очень правых убеждений, ген. Похвистнев, которого я знал, с молодых лет, встретившись со мною в Главном Артиллерийском Управлении еще перед войной 1914 года, тревожно говорил:
«Владимир Николаевич, куда мы идем? Какие то темные силы расшатывают весь наш строй. — Делаются такие распоряжения, выдвигаются такие негодные люди на высшие посты, что невольно приходишь к заключению о разложении нравственных устоев нашего высшего общества, а это несомненно поведет к краху государства и к революции».
Генерал, как военный человек, особенно ясно ощущал признаки разложения государственного управления, потому что во главе военного министерства в то время был Сухомлинов. Про Сухомлинова можно сказать, что это был не только никуда негодный военный министр, но и в высшей степени вредный и преступный по своему легкомыслию человек. Стоит только указать на грязную в моральном отношении историю развода его последней жены, Екатерины Александровны, муж которой, Бутович, не хотел на себя принять вину, так как ни в чем не был виновен. Чтобы понять, до какой степени упало понятие о нравственности и законности не только у отдельных лиц, но и у такого коллегиального учреждения, как Святейший Синод, который вопреки всем духовным и гражданским законам утвердил развод и дал разрешение на брак разведенной жене с Сухомлиновым14). В эту историю было вовлечено и имя Государя, который должен был утвердить постановление Синода. Главное же преступление Сухомлинова заключалось в том, что он уверял Государя, что наша армия готова ко всякой войне, — в то время, когда наше вооружение находилось в далеко не законченном состоянии и 250 миллионов рублей, отпущенных на оборону, не были использованы военным ведомством. Что же касается до снабжения армии боевыми припасами во время войны, то об этом в военном министерстве никто вообще не думал. Тщетны были доклады царю таких серьезных министров, как Столыпин и Коковцев, что Россия не готова к войне, что Сухомлинов никуда негодный министр, что он обманывает царя, — все было напрасно: Сухомлинов пользовался симпатией царицы, а царю нравился веселый характер его министра, которого прозвали «Гусаром», и этого было достаточно для его крепкого положения в правительстве.
В военном ведомстве и в Думе не было двух мнений относительно непригодности Сухомлинова, а в обществе рассказывали массу историй относительно поведения его молодой супруги, которая хотела жить весело и богато, и потому не брезговала никакими средствами, чтобы достать деньги. В одном сатирическом журнале («Стрекоза») была напечатана такая каррикатура: стоит мужик (очень похожий на Распутина) около коровы, на которой написано «Манташев» (фамилия очень богатого нефтяника); эту корову доит красивая простая женщина в платку (схожая с женой Сухомлинова). Мужик спрашивает женщину, каково молоко, а она отвечает: «добротное, — только попахивает керосином». Каррикатура отвечала сплетне, циркулировавшей в Петербурге, что г-жа Сухомлинова находится на содержании у богатого Манташева. Как это будет рассказано в 3-й части моих воспоминаний, во время революции слух этот подтвердился.
Еще перед войной, — в 1912 году, — сплетни и выпады против царской семьи дошли до своего апогея, — в особенности, когда бывшие друзья Распутина, епископ Гермоген и монах Иллиодор, стали резоблачать поведение Распутина и указывать на необходимость его удаления от царской семьи. Когда, по постановлению духовных и гражданских властей, эти лица получили приказание покинуть столицу, то они долгое время не желали исполнить приказание и только при помощи полиции были водворены в места их ссылки. Старая Государыня, Мария Федоровна, вполне сознавала, что поведение Александры Федоровны ведет к гибели и государства, и династии, но и она не могла убедить своего сына удалить Распутина. Своей матери Государь отвечал то же, что и министрам, — что его семейная жизнь никого не касается, — и сердился на министров, что они не имеют силы прекратить нападки на Распутина. Царь и царица не понимали, что народ, который, по их понятиям, считал царя за Помазанника Божия, именно поэтому не может безучастно относиться к их семейной жизни. Они не отдавали себе отчета, что все, что будет происходить в царской семь:е, станет известно русскому народу, так как поведение ее членов должно служить примером для всей страны, а не давать повод к грязным рассказам и сплетням. На этом примере мы видим, как поведение царицы подорвало во всех слоях русского общества любовь и уважение к царю за его слабость и неумение устроить свою семейную* жизнь, а это в значительной степени способствовало общему разложению правительственных устоев.