После двух часов пребывания в Негорелое мы были переданы в пограничную польскую станцию, Столбцы, где нас ожидал прекрасно сервированный завтрак и где мы почувствовали, что находимся в ином царстве, с другими порядками. Когда мы тронулись в путь, заняв очень хорошее купэ спального вагона, я обратился к жене с вопросом, как она себя чувствует в новой обстановке.
«Да, — ответила она, — то, что я увидела и услыхала здесь при переезде границы заставляет меня вспомнить наш старый режим; мне стало как то легче на душе после всех переживаний, которые пришлось испытать за последнее время, в особенности с этими хлопотами по поездке заграницу. Я как то не могу придти в себя и поверить, что я попала в другую страну, где люди живут и мыслят в совершенно других условиях, без боязни, что они могут быть арестованы без всякой провинности с их стороны. Во всяком случае я очень благодарна тебе, что ты выхлопотал мне разрешение поехать заграницу для лечения и немного отдохнуть в спокойной обстановке».
«Я был очень рад доставить тебе эти приятные переживания, и я тоже, как никогда, настроен особо радостно, и причина, вероятно, лежит в том, что ты со мной и что наши дети настолько устроены в своей карьере, что необходимост в нашей помощи им сводится почти к нулю. В душе моей — прибавил я, — есть какое то предчувствие, что быть может нам не суждено больше возвратиться обратно».
На это она ответила, что преждевременно поднимать этот вопрос, нам придется оставаться заграницей не малое время и тогда будет видно, какие события будут иметь место в СССР.
Случайно, в нашем поезде ехал один мой знакомый коммунист, командированный в Берлинское Торгпредство. Он познакомил меня с одним американцем, который приезжал в СССР, чтобы предложить способ их компании (его отец был во главе ее) для окраски судов особой краской, которая не позволяет морским ракушкам приставать к бокам судов при их стоянии в гаванях. Когда последний узнал мою фамилию, то он спросил меня, не собираюсь ли я поехать в Америку. Я сказал ему, что давно имею эту мечту и по всем вероятиям постараюсь в этот мой приезд выхлопотать разрешение на в’езд в Соединенные Штаты и даже сказал ему, что если их компания поможет мне в этом деле, то я буду очень признателен. Он записал мой адрес в Берлине и пообещал написать мне письмо и приглашение для деловых переговоров с их фирмой; он полагал, что это письмо поможет мне получить у американского консула временную визу в Америку. В разговоре он сказал мне, что такие люди, как я, очень нужны в Америке и что если я бы пожелал остаться там, то всегда мог бы найти хорошее место, и с великолепным жалованием в несколько десятков тысяч долларов. Мне все таки не очень верилось сладким речам моего собеседника, но его слова, как тонкий яд, проникали в душу. Он попросил снять с меня фотографию, на что я дал ему разрешение. Он выполнил свое обещание и прислал мне в Берлин письмо и приглашение, но обстоятельства так сложились, что мне не надо было ими воспользоваться; разрешение посетить Соед. Штаты я получил другим путем.
С приездом в Берлин, 13 июня 1930 года, начинается новый период моей жизни, — заграничный: небольшой частью в Германии, а главным образом в Соединенных Штатах. В следующем томе моих воспоминаний я собираюсь рассказать об этих годах моей жизни, которые прошли в условиях, резко отличающихся от прежних двух периодов ее.
КОНЕЦ ВТОРОГО ТОМА
ПРИЛОЖЕНИЕ:
РЕЧЬ В. Н. ИПАТЬЕВА НА ЧЕСТВОВАНИИ 35-ЛЕТИЯ ЕГО НАУЧНОЙ РАБОТЫ (15 мая 1927 года).
Прежде всего, позвольте выразить мне сердечную и глубокую благодарность за те чувства уважения и доброго отношения, которые я встретил с вашей стороны в этот знаменательный для меня день. Конечно, эти минуты, эти переживания являются громадной наградой, не поддающейся оценке, за всю мою посильную! деятельность в науке и технике и мною не забудутся никогда, вплоть до последних дней моей жизни.
Я думаю, что каждому юбиляру, при возникновении предложения со стороны его почитателей организовать праздник его чествования, должна придти сразу такая мысль: зачем этот юбилей? зачем эти хлопоты и трата сил и денег? Я полагаю, что эти сомнения вполне основательны, и, что бы согласиться принять предложение о подобном честовавнии, необходимо подвести какое-нибудь серьезное основание, которое оправдало бы это событие. Не касаясь вопроса, насколько целесообразны празднования юбилеев различных деятелей науки и искусства, я позволю себе указать высокочтимому собранию, что главнейшая причина моего согласия на организацию! лестного для меня праздника заключается в том, что он совпадает с 25-летием развития каталитических реакций в химии, которые в настоящее время из лабораторной практики уже перенесены на фабрики и заводы.
Начиная с 1901 года, во Франции и в России появляются одновременно научные исследования по катализу, — сначала в области органических соединений, — которые сразу привлекли к себе внимание всего химического мира и побудили и ученых других стран взяться за разработку каталитических реакций, с целью получения органических и неорганических соединений. Беспристрастные историки оценят в будущем, какую роль сыграла русская химическая мысль в развитии катализа. Я здесь позволяю себе наметить только самые главные этапы в развитии этой важнейшей области химии, дабы Вам стало ясным, что сегодняшний день есть праздник русской химической школы, насажденной у нас Зининым, Менделеевым и Бутлеровым и давшей замечательные результаты, которыми мы в праве гордиться. Если год тому назад Немецкое Химическое Общество в Берлине предложило Миташу, главному химику Баденских Анилинового и Содового заводов, сделать доклад по развитию катализа за четверть века, которое совпало с 25-летним юбилеем его научно-технической деятельности, то я полагаю*, что и нам также необходимо отметить сегодня ту работу, которую мы сделали за первую четверть XX столетия.
Это тем более необходимо, что, просматривая заграничную литературу, мы часто убеждаемся, что многие идеи, многие опыты наших ученых замалчиваются иностранной прессой, и потому мы при всяком удобном случае должны сами делать соответствующие поправки. Необходимо отметить при этом, что заграницей, а в особенности в Германии, почти каждая научная работа, имеющая даже отдаленную связь с промышленностью, тотчас же патентуется. Научный работник в Германии без патентирования своих работ — это не химик, а «философ». А так как мы до сих пор были такими философами, то очень часто, хотя наши работы появились гораздо раньше иностранных, инициатива приписывается не русскому ученому, а -иностранцу, взявшему патент. Доказательств можно привести сколько угодно, стоит прочитать любую речь или монографию, касающуюся развития той или другой химической проблемы. Начиная с 1901 года, мною независимо и одновременно с французскими химиками Сабатье и Сендереном было приступлено к изучению каталитических процессов в органической химии. Пути, по которым мы шли, были различны, но они вели к одной и той же цели — расширить наши сведения по катализу, т. е. приблизиться к пониманию таких химических реакций, которые совершаются при участии посторонних, повидимому, веществ, как бы не принимающих участия в реакциях, т. к. они выходят после реакции неизмененными. Каталитические явления, совершающиеся повсюду в природе и играющие громадную роль в жизненных процессах организмов животных и растений, несомненно, принадлежат к числу самых важнейших, тонких и капризных химических процессов.
Если бы меня спросили, какие физико-химические проблемы больше других интересовали умы химиков за последнюю четверть века, то безошибочно можно было бы сказать, что, за исключением вопросов о строении атомов, это — явления катализа, адсорбции и коллоидов. Эти три ряда явлений, как показывают исследования, теснейшим образом связаны между собою, и можно наперед сказать, что только обстоятельное детальное изучение явлений адсорбции и реакций с коллоидами даст нам возможность ближе подойти к пониманию каталитических процессов.
Каковы же общие признаки, которые сближают все эти явления?
Первое, что бросается в глаза, это то, что все эти феномены суть реакции поверхности. Для того, чтобы шли эти процессы, требуется громадная поверхность, которая исчисляется в несколько сот или несколько тысяч квадратных метров на 1 грамм. Вследствие такой громадной поверхности ничтожный вес коллоидных сгустков, находящихся в организме, по сравнению с весом последнего, способен удерживать почти всю массу введенного активного вещества. В каталитических реакциях количество необходимого катализатора для правильного хода процесса измеряется в большинстве случаев долями процента, и процесс может идти только тогда безостановочно, когда катализатор имеет подготовленную особым образом громадную поверхность. Явления адсорбции наблюдаются, как известно, только тогда, когда растворенное вещество находится в присутствии твердого тела, представляющего очень большую поверхность. За последнюю четверть века работы по коллоидам и адсорбционным явлениям дали нам в высшей степени ценные результаты, установили новые методы исследования, которые с несомненностью приведут к пониманию тех химических процессов, которые здесь совершаются.