Сколько вас предавало меня?
Сколько раз?
О, друзья!
Скольких предал когда-то я сам:
Невниманьем к словам,
равнодушьем к делам,
поделивши однажды
не всё пополам,
не поверивши вам?!
О,друзья!
Почему-то,
покуда мы юны, друзья,
говорим мы уверенно громко
лишь:
- Я!
Календарь осыпает безмолвно листы -
мы лирически молвим уже:
- Я и Ты!
А ещё через годы,
судьбу оценя,
мы негромко, влюблённо твердим:
- Ты и Я!
А потом, лишь
у самой последней черты
только:
- Ты!
Только:
- Ты!
Только:
- Ты!
О, друзья!..
Константин Афанасьев "СОН"
Я не знаю, как я оказался в вагоне для мертвых.
Я был жив, или, может, мне только казалось, что жив.
Среди выцветших глаз, среди мыслей и чувств полустёртых
Я по замкнутым рельсам в плацкартном вагоне кружил.
Эти рельсы... Они отшлифованы грузным составом,
Сколько долгих веков отстучали вагоны по ним!
И гудок паровоза, осипший, глухой и картавый,
И вдоль насыпи в рост поднялась лебеда и полынь.
Мертвецы не скучали, по маленькой в покер играли,
Желть газетных листов разворачивали, сопя.
Ели, пили, смеялись и в окна бездумно вперялись,
Засыпали, а, может быть, делали вид, будто спят.
Мертвецам всё равно, мертвецам не нужны семафоры,
Ни к чему им экспрессы, вокзалов больших толкотня,
Им неплохо в вагонных, ленивых, пустых разговорах,
Где остатки живого теряются день ото дня.
И меня обмануло сначала движенье по кругу,
Я, как все они, мысли и чувства живые терял,
Не имея ни цели, ни дела, ни книги, ни друга,
Только в окнах немытых менялись луна и заря.
Надоело! Я всё же не умер под стук монотонный,
Что мне в этом застывшем, не греющем, зябком тепле?
Не простившись ни с кем, я упруго шагнул из вагона,
И упал на колени, отвыкнув ходить по земле...
...Не подняться с колен мне, и в ноздри бьёт запах полынный,
И столетние сумерки вдруг разродились грозой.
Я вдоль насыпи полз, дождь угрюмо хлестал в мою спину.
Полз, пока не уткнулся в заржавленный рельс запасной.
Снова насыпью замкнут, не встать, ноги ватой набиты,
И по скользкому скату наверх ни за что не всползти.
Вдруг, шагах в десяти, я увидел, что насыпь размыта,
И опасно прогнулся отрезок стального пути.
А состав, уже сделав свой круг, возвращался, проклятый.
Триста метров - и рухнет в сырую полынь под откос.
Как он медленно едет! И я, словно в чём виноватый,
Ощутил позабытый комок подступающих слёз.
Их жалеть? Этих нелюдей? Мощи?! Рехнулся я, что ли?
Я - один человек здесь! Но, доводам всем вопреки,
Я поднялся, пошёл, тяжелея от вяжущей боли,
Прямо в лоб паровозу, нелепо подняв кулаки.
Поезд встал, и я разом обмяк, ослабел, будь что будет,
И увидел - оттуда на помощь ко мне
Не потёртые тени, а люди, обычные люди...
И теперь я жалею, что всё это было во сне.
Спустя полгода эти стихи появились в журнале "Сибирские огни" (номер 6, 1987 г. "Монолог летнего ливня") https://poisk.ngonb.ru/flip236/periodika/sibogni/1987/006/#37. Матвей Черный закончил Краснодарский институт культуры, а затем - Ньюкаслский университет и в настоящее время живет в Великобритании.
А для меня начинался новый жизненный этап. Уход из театра, смерть Д.Д. и отнюдь не творческая работа музыкальным работником в детсаду - все это заставляло во многом пересмотреть свои жизненные установки и спуститься с облаков на землю. Иллюзии заканчивались. Спустя короткое время с садиком пришлось распрощаться - не ладилось у меня с дисциплиной, да и разница в воспитании накладывала отпечаток. К тому же начиналась эпоха перестройки. И наряду с перестройкой внутри общества, крушением завоёванных большим трудом идеалов, что-то рушилось внутри меня, вызывало недоумение, отзывалось болью по утраченному и несбыточному...В голове начинался тот самый разброд в мыслях, который нашел отражение в творчестве многих рок-музыкантов того времени - прежде всего все мы болели Цоем и Тальковым; Высоцкий гремел из всех репродукторов. Из-за произошедшего сдвига моральных ценностей внимание мое переключилось на более житейские проблемы. Я жила в городе и по вечерам мы частенько собирались в дворовую кампанию, смеялись, бывало и со спиртным, какие-то пары из этого склеивались...Я ещё какое-то время работала в мебельном училище секретарем-машинисткой, где познакомилась с руководителем хора В.Галкиным. У него неплохо шла карьера писателя-сказочника и какие-то вещи я ему тоже перепечатывала, а потом он помог мне устроиться в швейное училище культпросветработником, откуда я потом и ушла в декретный отпуск. Одновременно я устроилась певчей в Вознесенский кафедральный собор. Выходило очень неплохо.