— Что случилось? — спросил я.
— Человек умер!
Случившееся напрямую касалось меня — умерла та самая девушка, которую я привез, Сяомэй.
Это было самоубийство, отравление. Она выпила полбутылки пестицидов, вроде сказали, что дихлофоса. Такая обыденная штука — а из всех агрохимикатов самая токсичная. Как сказала врач (та самая, которая обнаружила разрыв девственной плевы), достаточно глотка дихлофоса — и всё, через полчаса человека уже не спасти. А она выпила полбутылки, и обнаружили это только посредь ночи. Тут уж никакие сверхъестественные силы не помогут.
По словам отца девушки, никто так и не понял, когда именно она выпила яд: старший сын в полночь вернулся с ночного караула, и все еще было в порядке. Она сидела в комнате одна, сжавшись в комочек, с несчастным, но вроде не суицидальным видом. Старший брат девушки служил командиром взвода местного ополчения, и в тот день как раз был его черед идти в ночной. Он заметил, что она ко всему безразлична, прямо оцепенела. Попробовал убедить сестру пойти спать — но та, казалось, вовсе его не слышала. По словам парня, она сидела молча, недвижно, словно деревянная кукла.
Позже, уже глубокой ночью, мать услышала какой-то неясный шум из свинарника: две свиньи, жившие там, тревожно захрюкали и завизжали, будто в испуге. Она еще подумала, мол, стоит сходить глянуть, что там, но сразу уснула обратно. Во сне ей привиделось, будто она спустилась в свинарник, посмотрела, что все в порядке, вернулась в кровать и уснула еще крепче. Наутро она вдруг вспомнила свой сон и побежала в свинарник. Там она увидала, что дрова, прежде аккуратно сложенные у стены, валяются повсюду как попало. Но обе свиньи оказались на месте и явно не пострадали — у женщины аж от сердца отлегло. Мать нагнулась за поленом: «Надо же на чем-то огонь развести, пора уж и завтрак готовить! Потом вернусь и сложу все обратно», — подумала она. И тут заметила среди дров какую-то кофту. Едва занимался рассвет, рассказывала она потом, в свинарнике было темновато, вот сослепу она и не разглядела, что это была за вещь и чья, — просто лежала кофта. «Так может и в растопку угодить», — подумала она, подняла ее — и закричала от ужаса! Под одеждой было тело, уже заледеневшее…
Это случилось три часа назад. Теперь заледеневшее тело — труп — вытащили из поленницы и под вой и причитания домашних отнесли в отдел народного ополчения. Там его положили прямо в коридоре административного здания. За время Освободительной войны я каких только трупов не повидал — и без рук, и без головы, с выпученными глазами и высунутыми языками. Вообще говоря, это была моя сверхспособность — никакие трупы больше меня не пугали. Но когда я увидел это мертвое тело, лежавшее в коридоре, мне стало так жутко, что аж дыхание перехватило. Во-первых, оно не было похоже на труп. Все трупы, которые я видел, — лежали. Не важно где — на кровати, на земле или еще где-то, но лежали, причем ровно: руки и ноги вытянуты вдоль тела. Даже если изначально они были в ином положении, кто-то обязательно укладывал умершего именно так. Для трупа это, так сказать, поза по умолчанию, условие, которое живые ставят мертвым. Но даже это простейшее условие в ее случае не выполнили: она лежала вроде бы ровно, но голова и ступни не касались земли, она вытянула руки вперед, плотно сжав кулаки, как будто пыталась дотянуться до собственных бедер. В общем, это был не труп, а натянутый лук. Казалось, девушка пытается привстать или борется со смертью, не желает лежать спокойно, как другие мертвецы, а хочет встать и пойти.
Такое зрелище нелегко вынести.
Меня очень разозлило, что вокруг покойницы столпилось так много людей — и им настолько плевать! Я растолкал зевак и присел на корточки: решил помочь трупу распрямиться. По моему опыту покойники послушно ложатся так, как хочется живым, даже если тело не очень слушается, все равно хоть как-то уложить можно, главное — терпение. Но тут я почувствовал, что все мои усилия тщетны: труп был твердый и холодный как камень. Стоило придавить верхнюю половину к земле — задиралась нижняя, выпрямишь низ — поднимается верх, этакие качели. Еще пугало, что все обнаженные части трупа — лицо, руки, шея, лодыжки — были синюшно-темными, видимо, все тело почернело. Мы же вместе ехали сюда, только вчера днем расстались, я отлично помнил ее кожу — чистого, нежно-белого цвета (в этих краях у всех девушек такая кожа, видно, река Фучуньцзян так влияет). Кто бы мог представить, что за одну ночь она из живой станет мертвой, а нежно-белое тело превратится в свинцово-серое. За одну ночь ее лицо обрело цвет черной курицы, которая много часов варилась на медленном огне вместе с дудником и черными бобами. Покойник свинцового цвета пугает не меньше, чем мертвец, чье тело натянуто, словно лук, и, кажется, пытается приподняться. Приглядевшись, я заметил грязь в уголках рта, ноздрях и ушах девушки. Это кровь запеклась, пояснил отец, просто тело так потемнело, что она кажется грязью. Мне тут же вспомнилось выражение «кровь хлынула из семи отверстий».